Ю.Д.Апресян лексические синонимы. Библиография Апресян лексическая семантика том 2
Superlinguist - это электронная научная библиотека, посвященная теоретическим и прикладным вопросам лингвистики, а также изучению различным языков.
Как устроен сайт
Сайт состоит из разделов, в каждой из которых включены еще подразделы.
Главная. В этом разделе представлена общая информация о сайте. Здесь также можно связаться с администрацией сайта через пункт «Контакты».
Книги. Это самый крупный раздел сайта. Здесь представлены книги (учебники, монографии, словари, энциклопедии, справочники) по различным лингвистическим направлениям и языкам, полный список которых представлен в разделе "Книги".
Для студента. В этом разделе находится множество полезных материалов для студентов: рефераты, курсовые, дипломные, конспекты лекций, ответы к экзаменам.
Наша библиотека рассчитана на любой круг читателей, имеющих дело с лингвистикой и языками, начиная от школьника, который только подступается к этой области и заканчивая ведущим ученым-лингвистом, работающим над своим очередным трудом.
Какова основная цель сайта
Основная цель проекта - это повышение научного и образовательного уровня лиц, интересующихся вопросам лингвистики и изучающих различные языки.
Какие ресурсы содержатся на сайте
На сайте выложены учебники, монографии, словари, справочники, энциклопедии, периодика авторефераты и диссертации по различным направлениям и языкам. Материалы представлены в форматах.doc (MS Word), .pdf (Acrobat Reader), .djvu (WinDjvu) и txt. Каждый файл помещен в архив (WinRAR).
(0 Голосов)Апресян Ю.Д.
Избранные труды. Том II. Интегральное описание языка и системная лексикография
Апресян Ю.Д. Избранные труды. Том 2. Интегральное описание языка и системная лексикография . - М.: Языки русской культуры, 1995. - 767 с. Электронная книга . Лингвистика. Лексикография
Аннотация (описание)
Во втором томе избранных трудов Юрия Дерениковича Апресяна "Интегральное описание языка и системная лексикография" обсуждаются лексикографические проблемы, возникающие в рамках теории интегрального лингвистического описании. Подробно рассматриваются типы лексикографической информации для толкового словаря и объяснительного словаря синонимов, а также основные принципы и понятия системной лексикографии. Несколько публикуемых в книге работ посвящены формальным моделям языка и структурной поэтике.
Содержание (оглавление)
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ТОМУ
ЧАСТЬ I ИНТЕГРАЛЬНОЕ ОПИСАНИЕ ЯЗЫКА
ТИПЫ ИНФОРМАЦИИ ДЛЯ ПОВЕРХНОСТНО-СЕМАНТИЧЕСКОГО КОМПОНЕНТА МОДЕЛИ <СМЫСЛ <=> ТЕКСТ»
1. Общая характеристика модели и задачи ее поверхностносемантического компонента
1 1 Объект моделирования
1 2 Строение модели "Смысл <=> Текст
1 3 Глубинно-синтаксическая структура (ГСС)
1 4 Поверхностно-семантическая структура (ПСемС)
1 5 Задача поверхностно-семантического компонента
2. Семантические признаки
2 1 Понятие нетривиального семантического признака
2 2 Правила сочетаемости значений лексем со значениями граммем
2 3 Правила сочетаемости значений лексем между собой
3. Толкование значащих единиц языка
3 1 Структура толкований
3 2 Толкования лексических единиц
3 3 Толкования грамматических единиц
3 4 Условия реализации значений
4. Правила взаимодействия значений 68
4 1 Общие и частные правила
4 2 Правила области действия
4 3 Правила семантической модификации
примечания
Обозначения
Литература
ТРАКТОВКА ИЗБЫТОЧНЫХ АСПЕКТУАЛЬНЫХ ПАРАДИГМ В ТОЛКОВОМ СЛОВАРЕ
1. О понятиях варианта и синонима
2. Избыточные аспектуальные парадигмы
2 1 Первый основной аспектуальный тип
2 2 Второй основной аспектуальный тип
СИНТАКСИЧЕСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ ТОЛКОВОГО СЛОВАРЯ
1. Материал (глагол считать)
1 1 Двухвалентные конструкции
1 2 Трехвалентные конструкции
1 3 Преобразование двухвалентных конструкций в трехвалентные
1 4 Невалентные конструкции
1 5 Заключительные замечания по материалу
2. Правила
2.1 Конструктивные правила - синтагмы
2.2 Контрольные правила - фильтры
3. Словарь
3 1 Термовая (классификационная) информация
3 2 Операционная информация
4. Заключение
Литература
ПРАГМАТИЧЕСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ ТОЛКОВОГО СЛОВАРЯ
1. Вводные замечания
2. Определение языковой прагматики
2 1 Отношение говорящего к действительности
2 2 Отношение говорящею к содержанию сообщения
2 3 Отношение говорящего к адресату
3. Свойства прагматической информации
3 1 Периферийность средств выражения
3 2. Распределенность между разными языковыми средствами
3 3 Сплетенность с семантической информацией
4. Типы лексикографически существенной прагматической информации
4 1 Прагматические стилистические пометы
4 2 Прагматические признаки лексем
4 3 Нетривиальные иллокутивные функции лексем
4 4 Статусы говорящего и адресата
Литература
КОННОТАЦИИ КАК ЧАСТЬ ПРАГМАТИКИ СЛОВА
1. Вводные замечания
2. Понятие коннотации
3. Языковые проявления коннотации
3 1 Переносные значения
3 2 Метафоры и сравнения
3 3 Производные стова
3 4 Фразеологические единицы, поговорки, пословицы
3 5 Синтаксические конструкции
3 6 Семантические области действия
4. Свойства коннотации
5. Понятие коннотации и лингвистическая теория
Литература
ТИПЫ ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКОЙ ИНФОРМАЦИИ ОБ ОЗНАЧАЮЩЕМ ЛЕКСЕМЫ
1. Вводные замечания
2. Лингвистический и лексикографический статус просодии
2 1 Языковая природа просодии и ее лингвистический статус
2 2 Лексикографический статус просодии
3. Парадигматическая просодическая информация
3.1. Корреляция акцентных выделений с синтаксическими свойствами лексем
3.2. Корреляция акцентных выделений с семантическими свойствами лексем
4. Синтагматическая просодическая информация
Примечания
Литература
ПЕРФОРМАТИВЫ В ГРАММАТИКЕ И В СЛОВАРЕ
1. Понятие перформативности и основные группы перформативов
2. Языковые проявления перформативности
2.1. Морфологические и словообразовательные проявления
2.2. Синтаксические проявления
2.3. Семантические проявления
2.4. Прагматические проявления
3. Семантический анализ перформативов
3.1. Есть ли в лексическом значении перформативов общий смысл?
3.2. Видо-временное значение перформативного высказывания
Литература
ГЛАГОЛЫ МОМЕНТАЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ И ПЕРФОРМАТИВЫ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ
1. Существующие формулировки свойства моментальности и основные группы моментальных глаголов
2. Языковые проявления моментальности
3. Семантический анализ глаголов моментального действия
4. О видо-временном значении перформативов
ЧАСТЬ II. ПРОБЛЕМЫ СИНОНИМИИ И СЛОВАРЯ СИНОНИМОВ АНГЛИЙСКИЕ СИНОНИМЫ И СИНОНИМИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ
1. Замысел словаря
1.1 Активность
1.2. Двуязычность
1.3. Современность
2. Структура и состав словарной статьи
2.1 Вход
2.2 Толкование
2.3 Перевод
2.4 Значение
2.5 Примечания
2.6 Конструкции
2.7 Сочетаемость
2.8 Иллюстрации
3. Заключение
ТИПЫ ИНФОРМАЦИИ ДЛЯ СЛОВАРЯ СИНОНИМОВ
1. Вход словарной статьи
1.1. Доминанта
1.2. Стилистические пометы и грамматические пояснения
1 3 Семантические группы внутри ряда и его толкование
2. Зона значения
2 1 Синопсис
2 2 Содержательные сходства и различия между синонимами
2 3 Просодия и коммуникативные свойства синонимов
2 4 Прагматические и экстра лингвистические условия
2 5 Нейтрализация
2 6 Примечания
3. Зона форм
3 1 Различия в наборе грамматических форм
3 2 Разчичия в наборах грамматических значений одной формы
3 3 Семантическая, конструктивная, синтаксическая, стилистическая и иная специализация форм
3 4 Собственные и несобственные формы
4. Зона конструкций
4 1 Разлчичия в управлении
4 2 Различия в синтаксических типах предложений
4 3 Порядок слов
4 4 Семантическая, конструктивная, синтаксическая, стилистическая и иная специализация конструкций
5. Зона сочетаемости
5 1 Лексико-семантическая сочетаемость
5 2 Морфологическая сочетаемость
5 3 Просодическая и коммуникативная сочетаемость
5 4 Семантическая специализация типов сочетаний
6. Зона иллюстраций
7. Справочные зоны
7 1 Фразеологические синонимы
7 2 Аналоги
7 3 Точные и неточные конверсивы
7 4 Конверсивы к аналогам
7 5 Точные и неточные антонимы
7 6 Дериваты
7 7 Библиография
Примечания
Литература
ОБРАЗ ЧЕЛОВЕКА ПО ДАННЫМ ЯЗЫКА: ПОПЫТКА СИСТЕМНОГО ОПИСАНИЯ
1. Вводные замечания
2. Наивная картина мира
3. Наивная картина человека
3 1 Воля и совесть - приведение в действие и торможение
3 2 Основные системы человека
4. Эмоциональная система
5. Общая схема характеристики человека
Литература
СИНОНИМИЯ МЕНТАЛЬНЫХ ПРЕДИКАТОВ: ГРУППА СЧИТАТЬ
1. Предварительные замечания
2. Синонимический ряд
Литература
ПРОБЛЕМА ФАКТИВНОСТИ: ЗНАТЬ И ЕГО СИНОНИМЫ
1. Предварительные замечания
1.1. О глаголе знать
1.2. О системной лексикографии и лексикографических типах
2. Лексикографическое описание синонимов знать 1 и ведать 3
2.1. Место знать и ведать в кругу других ментальных предикатов
2.2. Семантика знать 1 и ведать 3
2.3. Значения знать и ведать, близкие к рассмотренному
2.4. Грамматические формы
2.5. Синтаксические конструкции
2.6. Лексико-семантическая сочетаемость
2.7. Парадигматические семантические связи
Литература
ХОТЕТЬ И ЕГО СИНОНИМЫ: ЗАМЕТКИ О СЛОВАХ
1. О понятии системной лексикографии
2. Лексикографическое описание ХОТЕТЬ и его синонимов
2.1. Вход словарной статьи
2.2. Семантические признаки для ряда хотеть
2.3. Семантические сходства и различия между синонимами
2.4. Примечания к семантической зоне
2.5. Грамматические формы и комментарии к ним
2.6. Синтаксические конструкции и их семантическая специфика
2.7. Лексико-семантическая сочетаемость
2.8. Иллюстрации
2.9. Служебные зоны
ЧАСТЬ III. СИСТЕМНАЯ ЛЕКСИКОГРАФИЯ. МЕТАФОРА В СЕМАНТИЧЕСКОМ ПРЕДСТАВЛЕНИИ ЭМОЦИЙ
1. Два подхода к описанию эмоциональной лексики
1.1. Смысловой подход
1.2. Метафорический подход
2. Толкование эмоций
2.1. Сценарий возникновения и развития эмоций
2.2. Симптоматические выражения: телесная метафора состояний души
2.3. Структура толкований
2.4. Опыты толкования некоторых эмоций
Литература
О ЯЗЫКЕ ТОЛКОВАНИЙ И СЕМАНТИЧЕСКИХ ПРИМИТИВАХ
1. Подход Московской школы семантики к языку толкований
1.1. Состав и структура семантического метаязыка
1.2. Теория толкований: требования к толкованиям и их функции
2. Подход Польской школы семантики к языку толкований
3. Проблема семантических примитивов
Литература
ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ГЛАГОЛА ВЫЙТИ
1. Понятие лексикографического портрета
2. Схема словарной статьи и типы лексикографической информации
3. Лексикографический портрет глагола выйти
3.1. Лексикографические типы для выйти
3.2. Словарная статья глагола выйти
Литература
ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ (НА ПРИМЕРЕ ГЛАГОЛА БЫТЬ)
1. Понятие лексикографического портрета и лексикографического типа
1 1 Лексикографический портрет
1 2 Лексикографический тип
2. Предварительные сведения о словарной статье глагола быть
2 1 Мотивировка выбора
2 2 Общая схема словарной статьи
2 3 Типы информации о лексеме
3. Словарная статья глагола быть
4. Примечания
Литература
ЧАСТЬ IV. ОПИСАНИЕ СЕМАНТИКИ ЧЕРЕЗ СИНТАКСИС СИНТАКСИЧЕСКАЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ ЗНАЧЕНИЙ
ЧАСТЬ V. ФОРМАЛЬНЫЕ МОДЕЛИ ЯЗЫКА ЭТАП-2 С ПТИЧЬЕГО ПОЛЕТА
1. Общие сведения о системе ЭТАП-2
2. Образцы, скорость и качество переводов
3. Идеология и архитектура ЭТАПа-2
4. Заключение
Литература
РУССКАЯ ДЛИТЕЛЬНАЯ КОНСТРУКЦИЯ: ПРЕДЕЛЫ ЕЕ ФОРМАЛЬНОГО ОПИСАНИЯ
1. Общие сведения о формальной модели русского синтаксиса
2. Общие замечания о длительной конструкции
3. Правило синтаксического анализа длительной конструкции
3 1 Семантические классы длительных зависимых и условия на них
3 2 Семантические и грамматические свойства глаголов, допускающих длительные зависимые, и условия на них
3 3 Конструкции, близкие к длительной
4. Выводы о пределах формализации длительной конструкции
Литература
ЧАСТЬ VI. MISCELLANEA
ЯЗЫКОВАЯ АНОМАЛИЯ И ЛОГИЧЕСКОЕ ПРОТИВОРЕЧИЕ
1. Предварительные замечания
2. Наблюдения
3. Предварительное объяснение
4. Решение
5. Некоторые выводы для модели "Смысл <=> Текст"
ТАВТОЛОГИЧЕСКИЕ И КОНТРАДИКТОРНЫЕ АНОМАЛИИ 622
ДЕЙКСИС В ЛЕКСИКЕ И ГРАММАТИКЕ И НАИВНАЯ МОДЕЛЬ МИРА
1. Вводные замечания о наивной модели мира
2. Основные понятия и оппозиции дейксиса
3. Пространство и время говорящего
4. Место наблюдателя
5. Личная сфера говорящего
6. Заключение
Литература
РОМАН "ДАР" В КОСМОСЕ ВЛАДИМИРА НАБОКОВА
1. Вводные замечания
2. Устройство "Дара" и космос Набоков
2.1. Поэтическая техника "Дара"
2.2. Космос Набокова
3. Тема "Дара"
3.1. Из творческой истории "Дара"
3.2. Из истории изучения "Дара"
3.3. Интерпретация "Дара"
УКАЗАТЕЛИ
Условные обозначения
Указатель лексем
Предметный указатель
Именной указатеть
Ю.Д.Апресян лексические синонимы
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЛЕКСИЧЕСКИХ СИНОНИМОВ
Можно говорить о двух основных подходах к определению синонимов: чисто семантическом и операционно-семантическом.
В рамках первого подхода синонимы определяются как слова, имеющие одно и то же лексическое значение, но различающиеся его оттенками. Имеется много терминологических вариантов этого определения, различающихся лишь тем, понятиям какой области -лингвистики, логики или психологии - отдается предпочтение <…>.
Попытка совместить естественное представление о синонимии как семантическом тождестве с представлением о синонимах как словах, которые могут отличаться друг от друга по значению, привела к концепции нейтрализации семантических различий синонимов в строго определенных позициях, задаваемых семантическими, лексическими, синтаксическими и иными признаками Было предложено считать синонимами лишь такие сходные по значению слова, различия между которыми способны нейтрализоваться <…>.
Отметим две общие черты большинства таких определений.
Во-первых, они не могут быть признаны вполне точными, так как сравнение значений не опирается на какую-либо формальную процедуру, а понятие оттенка значения не имеет достаточно ясного содержания. Если мы хотим дать эффективное определение синонимов, опирающееся на возможность формального сравнения их значений, нам нужно иметь в своем распоряжении исчерпывающее описание значений слов данного языка (толковый словарь), выполненное с соблюдением ряда условий 1 . Ими могут быть, например, условия, накладываемые нами на метаязык описания, логическую структуру толкований и синтаксическую структуру толкуемого выражения.
Во-вторых, в большинстве определений упор делается не на общие семантические свойства синонимов, а на различия между ними. Слова, полностью совпадающие по значению, все чаще рассматриваются как лексические дублеты, варианты и т.п., а подлинными синонимами начинают считаться слова, непременно расходящиеся по значению. Показательным в этом отношении является следующее высказывание из статьи А.Б.Шапиро: «... общее мнение сошлось на том, что синонимами не являются слова различного звукового состава, полностью совпадающие по своему значению. ...Синонимами являются слова... содержащие в своих, сходных в целом, значениях те или иные различия».
Последовательное развитие подобных взглядов породило концепцию, в силу которой синонимичность - понятие относительное. Степень синонимичности может быть даже нулевой для языковых единиц, не имеющих общих семантических компонентов.
Точка зрения, в силу которой «только смысловое тождество (а не близость значений...) позволяет рассматривать слова как синонимы», находит гораздо меньше сторонников. Между тем она не только отражает языковую реальность, а именно факт наличия в естественном языке достаточно большого числа слов с полностью совпадающими лексическими значениями, но и возвращает термину его первоначальное содержание.
В дальнейшем мы будем говорить о точных синонимах, если толкования двух слов полностью совпадают, и о неточных синонимах, или квазисинонимах, если они имеют большую общую часть. Уже здесь следует подчеркнуть, что деление синонимов на точные и неточные отнюдь не означает, что подлинным предметом теории лексической синонимии являются только точные синонимы. Просто теория семантических преобразований требует четкого различения тех и других при их фиксации в словаре, потому что в противном случае нельзя будет показать их различного отношения к системе перифразирования.
Обычное определение синонимов как слов с совпадающими или сходными значениями не опирается на строгую теорию толкований и поэтому само по себе не обеспечивает формального установления факта синонимичности-несинонимичности двух выражений. Это всегда осознавалось как серьезный недостаток теории лексических синонимов, и уже самые ранние поиски надежной операционной основы для установления факта синонимичности двух слов привели к формулировке по существу дистрибутивного критерия синонимичности взаимозаменимости синонимов в одном и том же контексте без (заметного) различия по смыслу, хотя и с возможными стилистическими и иными различиями.
Критерий взаимозаменимости известен в двух вариантах - сильном и слабом. Сильным критерием взаимозаменимости, а именно принципом взаимозаменимости в любом контексте, оперировал в свое время С. Ульман, определявший синонимы как слова, «идентичные по значению и взаимозаменимые в любом контексте» 2 . Очень скоро, однако, он убедился, что сформулированному им условию не удовлетворяет ни одна пара слов, обычно зачисляемых в разряд синонимов 3 . Это привело его к выводу, что всякое исследование синонимов, не ограничивающееся вопросами их происхождения и распределения в словаре, является импрессионистическим (Ульман 1953); по нашему мнению, естественней было бы заключение, что чересчур жесток избранный исследователем критерий синонимичности.
Более реалистичным и привлекательным казался многим исследователям слабый дистрибутивный критерий синонимичности - условие частичной взаимозаменимости синонимов в некоторых контекстах или типах контекстов. В этой связи заслуживают внимания идеи Дж. Лайонса. Дж. Лайонс предлагает различать а) полную - неполную синонимию (тождество - частичное сходство семантических и эмоционально-экспрессивных свойств синонимов); б) глобальную - локальную синонимию (взаимозаменимость в любых контекстах взаимозаменимость в некоторых контекстах). В результате получается следующая классификация синонимов: 1) полные, глобальные; 2) полные, локальные; 3) неполные, глобальные; 4) неполные, локальные. Интересным свойством этой классификации является то, что в ней воплощена идея независимости совпадения - несовпадения слов по значению, с одной стороны, и их способности неспособности к взаимозамене в одних и тех же контекстах, с другой. Правда, эта идея проведена недостаточно радикально; по крайней мере, частичная взаимозаменимость считается обязательным свойством синонимов.
Более трезвую оценку роли взаимозаменимости для лексических синонимов можно получить, если обратиться к выдвинутому А.К.Жолковским и И.А.Мельчуком понятию лексического параметра. Лексический параметр - это такое типовое значение, которое при разных словах выражается различными средствами. Лексические корреляты данного параметра могут оказаться синонимами, которые находятся в строго или почти дополнительном распределении; ср. производить (впечатление), но оказывать (влияние). Таким образом, признание идеи лексического параметра влечет за собой отказ от принципа (даже частичной) взаимозаменимости как обязательного свойства любых синонимов.
Надо сказать, что его ограниченность давно понимали лексикографы-практики. Гак, в предисловии к Вебстеровскому словарю синонимов английского языка говорится: «...взаимозаменимость не является окончательным критерием (синонимии. Ю. А.), поскольку на ее пути встает идиоматичное словоупотребление» (Вебстер 1968: 25а; первое издание - 1951 года). В связи с этим составители Вебстеровского словаря выдвинули другой операционный критерий синонимии возможность истолковать синонимы одинаковым или почти одинаковым образом: «Единственным удовлетворительным критерием синонимов является их совпадение в обозначении (denotation). Это совпадение редко бывает настолько полным, чтобы значения слов были абсолютно идентичны, но оно всегда достаточно ясно для того, чтобы определение двух или более слов, являющихся синонимами, могло быть доведено до некоторой точки в одних и тех же терминах». Правда, та точка, до которой должно быть доведено общее толкование, устанавливается нестрого; в частности, «полные определения», даваемые в начале каждой словарной статьи Вебстеровского словаря синонимов, в большинстве случаев настолько широки, что под них без труда подводятся не только те слова, которые авторы считают синонимами, но и те, которые они трактуют в качестве «аналогичных» (тематически близких); однако сам принцип сравнения толкований представляется в высшей степени разумным.
Подытожим идеи, которыми в дальнейшем мы будем руководствоваться. В множестве слов, обычно признаваемых синонимами, следует различать лексические синонимы в узком смысле слова и квазисинонимы: они ведут себя по-разному относительно системы перифразирования. И те и другие должны быть определены в чисто семантических терминах; во всех естественных языках, в силу идиоматичности лексической сочетаемости, возможность полной или частичной взаимозаменимости не вытекает непосредственно из факта тождества или сходства лексических значений. Определение синонимов должно допускать эффективную проверку факта синонимичности; одной из возможных операционных процедур такого рода является сравнение толкований при условии, что толкования выполнены с соблюдением ряда формальных требований.
ЛЕКСИЧЕСКИЕ СИНОНИМЫ: АНАЛИЗ И ОПРЕДЕЛЕНИЕ
Первое условие лексической синонимии мы уже сформулировали: синонимы в узком смысле слова должны иметь в словаре одно и то же толкование, т.е. переводиться в одно и то же выражение семантического языка.
Однако одного этого условия недостаточно для признания двух лексических единиц синонимами. В известном смысле одно и то же лексическое значение имеют пары глаголов строить и строиться, входить и вмещать и тому подобные во фразах Рабочие строят дом - Дом строится рабочими, В бутылку входит три литра. Бутылка вмещает три литра. Действительно, предложения внутри каждой пары ситуативно равнозначны друг другу; очевидно далее, что все совпадающие слова каждой пары предложений (рабочие, дом, бутылка и т.д.) используются в одном и том же значении; из этого следует, что и те слова, которыми рассматриваемые предложения отличаются друг от друга (строить - строиться, входить - вмещать), по крайней мере денотативно, тоже равнозначны. Об этом свидетельствует и то обстоятельство, что формы страдательного залога никогда не толкуются в словарях самостоятельно: их значение раскрывается пометой «страд.» и отсылкой к форме действительного залога соответствующего глагола. Между тем никому не придет в голову квалифицировать строить - строиться и тому подобные пары слов как лексические синонимы.
Различие между парой строить - строиться, с одной стороны, и парой сооружать-строить, с другой, может быть описано двояко. Во-первых, строить и сооружать имеют одну и ту же «ролевую» структуру, а строить и строиться - разные: у строить и сооружать первая валентность субъектная, а вторая -объектная, а у строиться, наоборот, первая валентность объектная, а вторая - субъектная. Чтобы исключить строить и строиться из числа лексических синонимов, достаточно ввести в определение условие, в силу которого ролевые структуры синонимов должны совпадать. Это определение будет вполне работоспособным, если мы примем два довольно естественных соглашения об описании ролевых структур предикатов типа быть больше - быть меньше (превосходить - уступать), с одной стороны, и предикатов типа покупать - продавать (снимать - сдавать), с другой. <…>
Различие между парами типа строить - сооружать, с одной стороны, и парами типа строить - строиться, с другой, могут быть описаны как различия не в ролевой, а в актантной структуре предикатов: у строить и сооружать места (валентности) с одним и тем же номером заняты именами одних и тех же актантов (реальных участников ситуации), а у строить и строиться места с одним и тем же номером заняты именами разных актантов:
строить, сооружать |
строиться |
|||
Как видим, у строить на первом месте стоит А, а на втором – В, а у строиться, наоборот, на первом месте стоит В, а на втором – А. С этой точки зрения, втрое условие синонимичности может быть сформулировано как условие совпадения актантных структур двух слов (или других лексических единиц).
Требуемый эффект – исключение синтаксических производных из числа лексических синонимов – достигается введением в определение последних условия, в силу которого они должны принадлежать к одной и той же части речи. Тогда пары типа стоит – как только (Стоит ему войти – Как только он входит), один – только (И скажу об этом ему одному – Я скажу об этом только ему) должны трактоваться как супплетивные производные.
Итак, для признания двух слов (или синтаксически неразложимых фразеологических единиц) А и В лексическими синонимами необходимо и достаточно, (1) чтобы они имели полностью совпадающее толкование, т.е. переводились в одно и то же выражение семантическою языка, (2) чтобы они имели одинаковое число активных семантических валентностей, причем таких, что валентности с одним и тем же номером имеют одинаковые роли (или присоединяют к предикату имена одних и тех же актантов), (3) чтобы они принадлежали к одной и той же (глубинной) части речи.
Заметим, что это определение не требует от синонимов совпадения или хотя бы частичного сходства их сочетаемости или конструкций, в которых они употребляются, а также совпадения их стилистических свойств. <…>
ИCТОЧНИКИ ЛЕКСИЧЕСКОЙ СИНОНИМИИ
Для всякого литературного языка характерна тенденция к преодолению нефункционального различия единиц» (Панов 1966), крепнущая по мере ею нормализации. Обычно отмечается, что в этом состоит одно из главных отличий литературного языка от диалектов, типичным для которых оказывается обилие семантически никак не дифференцированных способов выражения одной и той же мысли. К лому следует добавить, что и внутри самого литературного языка, особенно если включать в него просторечие, разные пласты лексики по-разному реагируют на эту тенденцию. В первую очередь она подчиняет своему влиянию устойчивые, т.е. издавна существующие в языке (исконные или вполне ассимилированные), стилистически нейтральные высокоупотребительные деривационно простые или опрощенные (непроизводные) единицы вих основных значениях. Постоянно протекающие в этом слое лексики процессы семантической дифференциации приводят к тому, что господствующую роль приобретает квазисинонимия, а точная синонимия сокращается. Представление о точной синонимии таких единиц могут дать следующие достаточно редкие примеры: бросать – кидать, зреть – спеть (фрукты); козявка – букашка, осьминог – спрут; одинаковый – тождественный; везде – всюду, впопыхах – второпях, едва – чуть (занялась заря). <…>
Стремление языка к обновлению своих лексических средств, приводящее к возникновению точных синонимов, полнее и яснее всего проявляется в сфере экспрессивной лексики. Примерами могут служить брякнуть – ляпнуть (что-н. несусветное), вкатить – влепить (выговор кому-л.); барахло – манатки, пустомеля – пустозвон – пустобрех – пустослов; безголовый – безмозглый; крупица – капелька (ни крупицы таланта), чуть-чуть – капля (жалости). Любопытно, что именно в сфере экспрессивной лексики с наибольшей силой проявляется один из самых интересных семантических процессов процесс синонимической аналогии, иначе называемый синонимической деривацией, или синонимической иррадиацией 1 .
<…> Синонимическая аналогия в сфере экспрессивной лексики настолько сильна, что временами приобретает статус продуктивного процесса; Г.Стерн считал ее семантическим законом.
Вследствие своей экспрессивной маркированности легко вступают в синонимические отношения и фразеологические единицы, ср. бездельничать - бить баклуши, навести кого-л. на ум (на разум) - научить кого-л. уму-разуму; во весь дух -во все лопатки - со всех ног - что есть духу (бежать); не все дома - винтиков в голове не хватает.
Развитие у слова переносных и фразеологически связанных значений - еще один процесс, порождающий семантически точную синонимию. Этому способствует прежде всего сам механизм метафорического переноса, ибо один из наиболее распространенных способов метафоризации значения состоит в снятии его дифференцирующих семантических компонентов, например, Часы убегают <уходят> на пять минут; ср. прямые - не синонимичные - значения глаголов убегать - уходить.
Синонимизации переносных и фразеологически связанных значений способствует также то обстоятельство (тесно связанное с только что рассмотренным механизмом метафоризации), что в целом они беднее семантическим содержанием, чем прямые значения (ср. всплыть 1 "плывя кверху, появиться на поверхности жидкости"; всплыть 2 (Всплыли темные махинации) "обнаружить себя", выходить 1 из А идя, переставать находиться в А", выходить 2 из-под А (напр., власти) = "переставать быть объектом А"). Это особенно характерно для фразеологически связанных значений, которые представляют собой конечный этап развития переносных значений.
Заметим, наконец, что и переносные и фразеологически связанные значения ограничены конструктивными условиями реализации гораздо жестче, чем свободные (ср. выйти из комнаты, выйти из-под навеса, выйти на площадь, выйти в зал, выйти к реке, выйти за околицу, выйти пообедать и т.п., но только выйти из-под власти); это также сковывает возможности семантической дифференциации синонимизирующихся значений.
Синонимию переносных значений можно иллюстрировать следующими примерами:выпадать - выдаваться (Денек выпал <выдался> великолепный), нестись - лететь (по улице), облечь - обложить (Тучи облегли <обложили> небо); наука - урок (мне на всю жизнь); близкая - скорая (разлука); где - куда (тебе с ним равняться).
Представление о синонимии фразеологически связанных значений дают следующие примеры: бросаться - ударять (Хмель бросается <ударяет> в голову), взвинтить - вздуть (цены), нести - терпеть (потери); напускной - деланный (веселость); беззастенчиво - бессовестно (врать).
Недосягаемыми для регламентирующего воздействия процессов семантической дифференциации являются и многие словообразовательные процессы, приводящие к возникновению в языке так называемых однокоренных, или однокорневых, синонимов. В русском языке наиболее богата однокорневыми синонимами глагольная лексика, причем охотнее и регулярнее всего они образуются с помощью приставок от основ глаголов, обозначающих изменение пространственного положения или состояния объекта или субъекта: свергнуть - низвергнуть (самодержавие), отварить - сварить (картофель), замолкнуть - смолкнуть - умолкнуть . Распространенная морфологическая разновидность этого типа представлена парами «бесприставочный глагол» - «приставочный глагол», ср. варить - отваривать (картофель), множить - умножать (пять на два), чистить - очищать (апельсины).
Другой регулярный тип словообразовательной синонимии представлен префиксальными глаголами с синонимичными или квазисинонимичными основами, ср. взвивать - вздымать - взметать (пыль на дороге), подстеречь - подкараулить, прильнуть - приникнуть, пробрать - пронять (мороз, страх), сопровождать - сопутствовать (Жар сопровождает заболевание. Успех сопутствует каждому его выступлению).
Значительно менее регулярный характер имеет семантически очень неоднородный морфологический тип «невозвратный - возвратный глагол», ср. жечь - жечься (крапива), кусать - кусаться (собака); косить (глаза на кого-л.) - коситься (глазами на кого-л.), желтеть - желтеться; ср. также изолированные пары синонимов нахватать нахвататься (сведений), сватать (дочь соседа) - свататься (к дочери соседа).
У существительных, прилагательных и наречий однокорневые синонимы возникают главным образом за счет синонимии словообразовательных суффиксов или вариантности основ, реже за счет префиксации или (при словосложении) синонимичности основ, и носят еще менее регулярный характер; ср. болезнь - заболевание, молодец - молодчина, обмундировка - обмундирование; колкий - колючий, крохотный - крошечный; всюду - повсюду.
Вопрос о статусе таких единиц (синонимы или морфологические варианты слов?) долгое время был и до сих пор остается дискуссионным. С нашей точки зрения, варианты слова разумно усматривать в тех случаях, когда можно сформулировать достаточно простое и общее правило употребления того или другою варианта. В случаях, не описываемых простыми и общими правилами (а именно таковы все рассмотренные выше примеры) естественно видеть не варианты слова, а разные, но в точности синонимичные друг другу слова.
Заключим этот перечень источников семантически точной синонимии заимствованиями. Те из них, которые пришли в язык недавно, или находятся на периферии словаря, или склонны к терминологизации, часто оказываются точными синонимами уже имеющихся в нем слов (исконных или заимствованных); ср. аккузатив - винительный падеж, монотеизм - единобожие, полигамия - многобрачие. <…>
СОЧЕТАЕМОСТНЫЕ РАЗЛИЧИЯ МЕЖДУ СИНОНИМАМИ
<…> Помимо типов сочетаемости лексические синонимы могут отличаться друг от друга по степени совпадения сочетаемости. В каждом из трех типов возможно 1) полное совпадение сочетаемости (редкий и в дальнейшем подробно не рассматриваемый случай), 2) включение сочетаемости, 3) пересечение сочетаемости и 4) полное несовпадение сочетаемости. Всего имеется, таким образом, 3 х 4 = 12 типов элементарных различий между лексическими синонимами.
Само собою разумеется, что в данной паре или в ряду синонимов может быть представлено сразу несколько элементарных различий. Нет, однако, нужды особо рассматривать возможные комбинации элементарных различий; они легко могут быть исчислены на основании уже имеющихся определений.
С вопросом о сочетаемостных различиях между точными синонимами тесно связана проблема их взаимозаменимости. Из сделанных выше замечаний о типах и степенях сочетаемостных различий между лексическими синонимами следует, что взаимозаменимость является частым, но не обязательным их свойством. Правило замены слова Х его точным (по смыслу) синонимом У в данном неметаязыковом тексте Т при наличии словаря V, в котором для Х- а и У -а описаны все типы сочетаемости С, формулируется очень просто: Х можно заменить на У , если для любого вида сочетаемости имеет место С Т (X) C V (Y) (т.е. если сочетаемость Х-а в данном тексте же или равна сочетаемости Y-a, как она описана в словаре) 1 . Очевидно, что в случае полного несовпадения хотя бы одного вида сочетаемости Х и У оказываются принципиально невзаимозаменимыми.
Существенно, однако, заметить, что при некоторых условиях взаимозамены оказываются возможными даже в случае дополнительного распределения синонимов. Очевидно, например, что при полном расхождении морфо-синтаксических свойств синонимов их все-таки можно употреблять один вместо другого, если при замене слова его синонимом одновременно изменять и конструкцию. Более тонким является случай дополнительного распределения синонимов относительно лексической сочетаемости. Здесь взаимозамены возможны тогда, когда слово А употреблено в сочетании со своим лексическим параметром: при замене А на синонимичное ему слово В следует одновременно изменить и лексическое выражение данного параметра (ср. ниже синонимы наличие и прису m ствие в сочетании с параметром Loc). Здесь, по существу, происходит замена сразу двух слов их синонимами.
Перейдем к более подробному рассмотрению элементарных сочетаемостных различий.
Полное совпадение семантической и морфо-синтаксической сочетаемости характерно для синонимии свободных прямых значений и может быть иллюстрировано парами кидать – бросать, сходный – схожий, везде – всюду. Полное совпадение лексической сочетаемости, характеризующее главным образом синонимию фразеологически связанных значений, – явление несравненно более редкое, так как правила лексической сочетаемости, во всяком случае при синхронном описании языка, в значительной мере немотивированы. Одним из немногих примеров могут служить прилагательные беспардонный, беззастенчивый и бессовестный, которые в значении высокой степени сочетаются с существительными ложь, обман, вранье и соответствующими именами деятеля (лжец, обманщик, врун).
Что касается включения сочетаемости и, в особенности, пересечения и полного несовпадения сочетаемости, то они обычно встречаются в случае синонимии переносных, экспрессивных или фразеологически связанных значений.
Чаще всего такими значениями являются значения начинательности, финитности, каузации, ликвидации, высокой степени, полной степени и некоторые другие, т.е. значения, соответствующие лексическим параметрам, а также терминологизованные значения.
В приводимых ниже примерах М i (X) и D i (X) употребляются для обозначения глубинных мест предиката и их поверхностных реализации соответственно; G(X) - это слово, от которого Х зависит; так, запись M 1 (увеличиваться) = "величина" обозначает, что первое глубинное место при глаголе увеличиваться может быть реализовано существительным со значением величины, например, Температура <вес, скорость > увеличивается.
ВКЛЮЧЕНИЕ СОЧЕТАЕМОСТИ
М 2 (достигать) = "величина" (точная или неточная), М 2 (доходить до) = "точная величина": достигать или доходить до 10%, 40 метров, но достигать (не *доходить до) роста человека (о пшенице), высоты дома (о дереве), G (лакированный) = "обувь" или "мебель", G (лаковый) = "обувь": лакированные или лаковые ботинки, сандалии, туфли, но лакированный (не * лаковый) буфет, стол, стул, шкаф.
2. Лексическая сочетаемость. G(основа/основание) = быть, служить (основой) или быть, лежать, иметь (в основе) или класть (в основу); G(база, фундамент)= быть, служить: быть, служить основой, основанием или базой, фундаментом гипотезы, но лежать, в основе, в основании гипотезы (не * лежать в базе, в фундаменте гипотезы), класть факты в основу, в основание гипотезы (не *класть факты в базу, в фундамент гипотезы). Можно предположить, что слова основа и основание во фразеологически связанных словосочетаниях свободнее управляются предлогами.
D 2 (приниматься) = за S вин или инфинитив, D 2 (браться) = за S вин : приниматься или браться за работу, за дело, за картину, но приниматься резать хлеб (браться резать хлеб либо неправильно, либо синонимично обязываться резать хлеб, т.е. реализует другое значение браться). G (только) = существительное или глагол, G(единственно) = существительное: Только или Единственно Петру мы обязаны всем этим, Держался только или единственно силой духа, но Физики-теоретики только думают, а физики-практики только экспериментируют (не * Физики-теоретики единственно думают...).
Особого упоминания заслуживает тот случай, когда один из синонимов закрепляется в отрицательной, вопросительной, восклицательной или иной модальной конструкции, в то время как другой синоним имеет большую синтаксическую (или, может быть, семантическую) свободу. Таковы пары синонимов понимать - смыслить, появляться - браться (= "начинать иметься у кого- л."), понять - взять в толк, ср. Много ты понимаешь или смыслишь в этом!, Ничего ты в этом не понимаешь или не смыслишь/, Откуда появились или взялись у него деньги, Он никак не мог понять или взять в толк, что от него требуется, при неправильности *0н все смыслит (надо: Он все понимает), *У него взялись деньги (надо: У него появились деньги) и т.д.
ПЕРЕСЕЧЕНИЕ СОЧЕТАЕМОСТИ
1. Семантическая сочетаемость. М 2 (приниматься) = "деятельность" или "типичный объект как символ рабочей деятельности", М 2 (браться) = "рабочая деятельность", "типичный объект как символ рабочей деятельности или "типичный инструмент как символ рабочей деятельности": приниматься или браться за работу <за учение, за чтение, за дело>; приниматься или браться за картину (объект живописи), за книгу (объект чтения или писания), за письмо (объект писания); но приниматься (не *браться) хохотать (нерабочая деятельность) и браться (не *приниматься) за весла <за иглу, за оружие, за перо, за руль> (инструмент как символ рабочей деятельности). Отметим неправильность фраз типа *принялся забываться в тяжком сне <лю6ить, отдыхать>: в них речь идет не о деятельности (ср. начал или стал забываться <отдыхать>). Существенна также нетрансформируемость приняться бегать <хохотать> * приняться за бег, <за хохот> при трансформируемости приняться, читать (работать) приняться за чтение <за работу >.
2. Лексическая сочетаемость. М 2 (скрывать) =влияние, доверие, помощь, сопротивление, услуга или действие, М 2 (производить) = действие или атака, впечатление, обыск, расследование, эксперимент: Капли оковали или произвели свое действие, но не *оказать впечатление, *произвести влияние, G(полный) = "свойство" или сирота, G(круглый) = сирота или дурак: полный или круглый сирота, но полная (не * круглая) невозможность <праздность, свобода, темнота, тишина> и круглый (не *полный) дурак.
ПОЛНОЕ НЕСОВПАДЕНИЕ СОЧЕТАЕМОСТИ
1. Семантическая сочетаемость. М 1 (G(во весь опор)) = "живое существо", М 2 (G (на всех парах)) = "транспортное средство": Лошадь <6егун> мчится во весь опор (не? на всех парах), но Судно <состав, поезд > мчится на всех парах (не? во весь опор). Аналогичные, но менее жесткие ограничения свойственны другим оборотам со значением полной степени скорости, ср. во все лопатки (преимущественно о беге человека), на полном <на всем> скаку (преимущественно о животном или всаднике).
2. Лексическая сочетаемость. Lос (наличие) = при, Loc (присутствие) = в: При наличии или В присутствии газов взрыв производить нельзя, но не наоборот.
3. Морфо-синтаксическая сочетаемость. D 1 (недомогать ) = S ин, D 1 (нездоровиться) = S дат: Отец недомогает , но Отцу нездоровится.
КВАЗИСИНОНИМЫ
Выше мы указали три признака лексических синонимов; квазисинонимы отличаются от точных синонимов по первому признаку (их толкования имеют большую – в терминологическом смысле – общую часть, но не совпадают полностью) и не отличаются по второму и третьему признакам.
При таком понимании квазисинонимов в их число попадают не только так называемые идеографические синонимы, но и те семантические типы слов, которые в словарях Вебстер 1968, Робер 1967 и некоторых других называются «аналогами». Мы допускаем, что при более детальном, чем наше, исследовании проблем квазисинонимии было бы полезно разделять эти две категории, считая квазисинонимами в собственном смысле слова лишь такие лексические единицы, семантические различия между которыми в ряде позиций нейтрализуемы.
Два основных типа квазисинонимических различий - родо-видовые (включение значений, ср. болеть - саднить) и видо-видовые (пересечение значений, ср. жечь - ломить -ныть - резать - саднить - свербеть - сверлить - стрелять). При всей своей тривиальности это утверждение не излишне, так как разные семантические типы квазисинонимов образуют классы разной внутренней структуры и по-разному проявляют себя относительно нейтрализации. Нейтрализуемыми обычно оказываются родо-видовые различия; нейтрализация видо-видовых различий, теоретически вполне возможная, на практике оказывается достаточно редким явлением. <…>
НЕЙТРАЛИЗАЦИЯ СЕМАНТИЧЕСКИХ РАЗЛИЧИЙ
Видо-родовые квазисинонимы могут участвовать в импликативных преобразованиях; кроме того, теоретически оба семантических типа квазисинонимии могут участвовать в равнозначных преобразованиях при условии нейтрализации их семантических различий.
Главным и наиболее интересным содержанием лингвистической теории нейтрализации является формальное описание позиций (условий), в которых она происходит. Нас будет занимать в дальнейшем именно этот аспект нейтрализации.
Как мы уже заметили, нейтрализация в большинстве случаев касается родо-видовых различий. Она может происходить либо за счет зачеркивания части значения видового квазисинонима (А = "XYZ", В = "XY", и "Z" - компонент, нейтрализуемый в, контексте Т), либо за счет обогащения значения родового квазисинонима (А = "XYZ", В = "XY", и "Z" - компонент, присоединяемый к значению В в контексте Т).
Первая возможность чаще всего (но не исключительно) реализуется в случае дизъюнктивной организации значения видового квазисинонима: А = "ХУ или Z".
Копать "разрыхлять орудием...", рыть "разрыхлять орудием или органом..." (нормально Лиса роет (не *копает!) нору). Следовательно, условия для взаимозамены возникают в том случае, когда действие производится орудием, ср. рыть или копать заступом <лопатой> глубокую яму. <…>
Другой тип логической организации значения, допускающий нейтрализацию за счет зачеркивания одной из семантических составляющих, это значения с вероятными, но не обязательными семантическими компонентами. т.е. компонентами, которым в толковании предшествуют кванторы "обычно", "часто" и т. п.
Прилагательное смелый чаще, чем храбрый, предполагает активного, инициативного деятеля: обычно смело (лучше, чем храбро) нападают, а храбро защищаются. Этот элемент значения смелый ясно проступает и в переносных значениях типа смелый исследователь (нельзя *храбрый исследователь), смелая (ср. дерзкая) мысль, смелая поза, смелые манеры ("бросающие вызов общественному вкусу") и т. д. Однако во многих ситуациях, не имеющих, видимо, общих семантических признаков, этот элемент значения смелый не реализуется, и становится возможной взаимозамена: Он был храбр и хорошо знал те острые минуты боя, когда командиру для решающего хода нужно пошутить со смертью (А.Н.Толстой, MAC).
Перейдем ко второй возможности нейтрализации квазисинонимических различий. Пусть В = "XY", А = "XY i Z", где i - индекс некоторой синтаксической связи. Различие между А и В нейтрализуемо, если к слову В можно присоединить с помощью i-ой синтаксической связи другое слово со значением "Z". В этом случае, как легко заключить, нейтрализация разыгрывается на участках текста, превышающих по длине одно слово.
Обратимся к примерам и рассмотрим сначала квазисинонимы с конъюнктивной организацией значения (i - сочинительная связь). В = "XY", А = "XY и Z"; в большинстве случаев юнктивно присоединяемый к "XY" компонент "Z" имеет вид предложения, содержащего формулировку определенного требования к актантам обозначаемой А ситуации.
Запасать Х "накапливать Х в количестве, превышающем квант потребления, для потребления в более позднее время", ср. запасти продуктов в дорогу, запасти для соседа дров; запасаться Х-ом "запасать X, и Х предназначен для себя", ср. запастись продуктами в дорогу <дровами на зиму>. В значении запасать нет указания на потенциального потребителя запасаемого продукта: запасать можно и для себя, и для других, а запасаться только для себя. Следовательно, условием нейтрализации является использование при глаголе запасать элемента (например, рефлексивного местоимения), в явном виде идентифицирующего потребителя с субъектом действия, ср. Он запас для себя вагон дров на зиму = Он запасся вагоном дров на зиму.
В случае конъюнктивной организации значения теоретически мыслима еще одна - менее тривиальная ситуация нейтрализации. Пусть В = "ХУ", А= "XY и Z"; если значение "Z" выражено в тексте и помимо А и присоединено к А юнктивно, то соответствующий кусок текста получит, по правилам снятия тавтологии, следующий вид: "XY и Z" (значение А ) + "и Z" = "XY и Z и Z" = "XY и Z" Если на месте А в тексте стоит В = "XY", то для соответствующей части текста получается в точности такое же толкование: "ХУ" + "и Z" "XY и Z"
Всякий значит "неопределенный каждый" (точнее, "один, но какой угодно"); каждый, в отличие от этого, может присоединяться к имени и неопределенного, и определенного актанта, ср. Пришло 10 человек; каждый (но не *всякий!) имел при себе оружие. В ситуации «введения нового предмета речи», когда предмет речи по самой природе вещей не может быть определенным, возникают условия нейтрализации, ср. Каждый или всякий человек имеет право на труд и на отдых. <…>
Печатается по кн. Апресян Ю.Д.Избранные труды. Т.1. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М.,1995. С.216-248.
Теория языка
Лексическая семантика
By Апресян Ю.Д.
Nov 4, 2006, 16:13
(Ю.Д.Апресян. Избранные труды. Том 1. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М., 1995, стр. 3-69.)
Предисловие
Нынешняя эпоха развития лингвистики - это, бесспорно, эпоха семантики, центральное положение которой в кругу лингвистических дисциплин непосредственно вытекает из того факта, что человеческий язык в своей основной функции есть средство общения, средство кодирования и декодирования определенной информации. Последовательное развитие этого тезиса неизбежно приводит к концепции лингвистики как такой науки, в которую входит, наряду с другими дисциплинами, еще и развитая семантика, складывающаяся из описания не только грамматических, но и лексических значений. Тем самым словарь оказывается необходимой частью полного теоретического описания языка <…>, а не только «памятником лексики» или практическим справочным пособием для его носителей. По аналогии с теоретической и практической (школьной) грамматикой целесообразно говорить и о двух соответствующих типах словарей. С другой стороны, полное семантическое описание содержательных единиц языка, даваемое, в частности, словарем теоретического типа, оказывается естественной основой для строгого определения любых лингвистических понятий, в основе которых лежит представление о семантических тождествах и различиях соответствующих языковых объектов.
Данная книга может рассматриваться как попытка построить фрагмент такой системы семантических понятий, которая могла бы послужить теоретической основой для словаря нового типа. <…>
Глава первая
Основные идеи современной семантики
Истоки семантики
Современная лексическая семантика уходит своими корнями в ряд лингвистических и смежных с ними дисциплин, из которых важнейшими являются следующие:
1) Лексикография, чьи практические потребности постоянно ставили теоретическую семантику перед необходимостью создать аппарат для исчерпывающего и неизбыточного толкования лексических значений, характеристики лексической и синтаксической сочетаемости слов, описания их семантических связей с другими словами и т.п.
Лексикография требует прежде всего ответа на вопрос, чтó слова значат. Между тем теоретическая семантика предшествующей эпохи занималась почти исключительно вопросом о том, кáк слова значат. Именно этому посвящено учение о способах развития значений – сужении и расширении, дифференциации и аттракции, метафоре и метонимии и т.п., а также более тонкие наблюдения над направлением переносов – от пространственных значений – к временным, но не наоборот; от nomina anatomica – к именам физических предметов, но не наоборот; от названий свойств, воспринимаемых осязанием, обонянием и вкусом, - к названиям свойств, воспринимаемых зрением или слухом, но не наоборот; и ряд других.
По указанной причине семантика и лексикография долгое время развивались независимо друг от друга. Как свидетельствует Л.В.Щерба, «лингвистика 19 в., увлеченная открытиями Боппа, Гримма, Раска и др., как правило, вовсе не интересовалась вопросами теории лексикографии» (Щерба 1940: 78). Это положение вещей в значительной мере сохранялось и в первой половине нашего столетия и дало У. Вейнрейху основание писать о «роковой бездне между теоретической и описательной семантикой, бездне, которая обрекает первую на бесплодие, а последнюю – на атомизм» (Вейнрейх 1963: 115). Однако в целом для лингвистики 20 века характерно встречное развитие семантики и лексикографии, отразившееся в работах таких замечательных языковедов, какими были Л.В.Щерба, Ш.Балли, Э.Сэпир, К.Эрдман, Дж.Фирт, В.В.Виноградов. Современная семантика так или иначе усвоила следующие сформулированные этими учеными принципы: а) сущность, называемая (лексическим) значением слова, - это не научное, а «наивное» (по Л.В.Щербе – («обывательское») понятие о соответствующей вещи, иногда отягощенное смысловыми и эмоциональными ассоциациями, не соответствующими каким-либо существенным признакам обозначаемого словом предмета или факта <…> ; б) эта сущность должна раскрываться в толковании слова, выполняемом на особом «интеллектуальном языке-идентификаторе»…, который строится в основном на базе обычного языка, но может содержать и такие слова…, которые не имеют прямых семантических соответствий в естественном языке; в) слова в языке соединяются друг с другом не вполне свободно, т.е. не только на основе информации об их значениях; процессы построения словосочетаний и предложений подчиняются особым сочетаемостным ограничениям – лексическим и конструктивным…; г) даже в относительно свободных словосочетаниях значение целого словосочетания далеко не всегда складывается из значений образующих его слов по простому закону суммирования; существуют и более интересные правила взаимодействия значений, дающие не «сумму значений», а некий более сложный продукт <…>
2) Лингвистическая семантика 40-х и 50-х годов <…> , из которой было заимствовано представление о компонентной структуре лексических значений (в свою очередь перенесенное в лингвистическую семантику из фонологии и грамматики, где анализ по дифференциальным признакам – фонологическим и грамматико-семантическим – практиковался в течение десятилетий); ср. жеребец = ‘лошадь + самец’, кобыла = ‘лошадь + самка’, кобель = ‘собака + самец’, сука = ‘собака + самка’, мужчина = ‘человек + самец + взрослый’, женщина = ‘человек + самка + взрослая’, мальчик = ‘человек + самец + невзрослый’, девочка = ‘человек + самка + невзрослая’ и т.д.
Первоначально анализировались относительно простые и замкнутые системы типа терминов родства, названий животных, военных и иных номенклатур и даже высказывалась мысль <…> , что исчерпывающее разложение значений на дифференциальные признаки возможно только в рамках таких систем. Однако в обстоятельной книге М. Матьо (Матьо 1968) принципы анализа по дифференциальным признакам были распространены на гораздо более широкие слои лексики.
Традиционная теория дифференциальных семантических признаков была существенно дополнена в 60-х годах концепцией интегральных признаков, в силу которой в значение слова могут входить такие семантические компоненты, по которым оно не противопоставляется никаким другим значениям в пределах определенного тематического круга слов. Для слов сын и дочь признак степени родства является дифференциальным, поскольку именно он лежит в основе противопоставления сын – племянник, дочь – племянница , а для слова дети тот же признак оказывается интегральным, так как противопоставленного детям родового названия для племянников и племянниц в русском языке нет. В связи с этим было сделано наблюдение, что в лексике преобладают эквиполентные, а не привативные оппозиции (ср. бор = ‘большой густой хвойный лес’ - роща = ‘небольшой, обычно лиственный лес’ при отсутствии однословного выражения для значений "небольшой густой хвойными лес", "большой лиственный лес" и т. п.; см. Шмелев).
Наряду с существенными семантическими признаками значений (дифференциальными и интегральными) было признано необходимым рассматривать в ряде случаев несущественные признаки, называемые «ассоциативными» (Шмелев 1969: 26), или «потенциальными» (Гак 1972: 382); ср. с. 67. Для слова молния, например, таким признаком является быстрота, для слов дед и бабка - старый возраст, для слов дядя и тетя - тот факт, что они обычно старше ego , и т. д. Учет ассоциативных признаков важен потому, что во многих случаях они служат основой различных метафорических переносов, ср. телеграмма-молния; дяденъка и тетенька в обращении и т. п.
Одновременно высказывались ценные мысли об отношениях между признаками в составе толкования. Хотя разложение лексического значения на дифференциальные семантические признаки в принципе обходится без синтаксиса (жеребец = "лошадь + самец" = "самец + лошадь", т. е. лексическое значение представляется как неупорядоченное множество юнктивно связанных компонентов), многие авторы не удовлетворялись этим представлением. Так, У. Гуденаф и Ф. Лаунсбери постулировали отношение притяжательности между именами признаков по крайней мере при записи значения на денотативном уровне (племянник = "сын брата или сестры").
Иная идея иерархической организации значения обсуждалась позднее в работах Потье 1965, Хеллер и Макрис 1967, Толстой 1968, Гак 1971.
Изучая цветообозначения, Г. Хеллер и Дж. Макрис установили следующую иерархию семантических компонентов («параметров») в словаре и, по-видимому, в толковании соответствующих слов: главный компонент - тон (длина волны, ср. красный, желтый, синий и т. д.); зависимые компоненты - интенсивность (степень несмешанности с белым, ср. темно-, густо-, светло- ) и яркость (количество отраженного света, ср. ярко-, тускло- ); основанием для этого вывода служит тот факт, что тон встречается без двух других компонентов, а эти последние без тона не встречаются, ср. красный - пурпурный, розовый, алый, багряный.
Толстой (1968: 345, 361 и сл.) выделяет в составе семантических признаков, или сем, образующих данное значение, семы двух видов - опорные (конкретные и немаркированные) и сопутствующие (абстрактные и маркированные, служащие основой противопоставлений; ср. березничек = " б е р е з а + лес + молодость + малая величина"; вразрядку набрана опорная сема).
По В. Г. Гаку (следующему в этом отношении за Б. Потье), наоборот, ядром значения лексемы является, по-видимому, сема родового значения («архисема»), а дополнительным элементом - «дифференциальные семы видового значения» (Гак 1971).
Таким образом, для теории и практики «компонентного анализа значений» характерно признание иерархической организации значения на основе его дифференциальных признаков, имеющее общие черты с представлением о том, что всякое лексическое значение обладает определенной синтаксической структурой <…>
3) Философская и логическая традиция толкования значений слов, восходящая ко временам античности (Аристотель), богато представленная в 17-18 веках (Локк, Лейбниц, Спиноза) и возрождающаяся в наше время <…> В типичных для этого направления работах выражаемое словом понятие анализируется в составе целого высказывания и в связи с той ситуацией, которая им описывается, причем делается попытка свести большое число сложных понятий к небольшому числу простых и эффективно различить любые два понятия. Толкуя, например, такие сложные слова, как надежда, страх, уверенность, отчаяние , Спиноза вводит понятие о будущем и два простых бинарных признака: " хорошее " - " дурное " и " случайные вещи " (они могут наступить или не наступить) – " необходимые вещи " (они должны наступить). Это позволяет ему построить глубокие, хотя и не во всем верные толкования, представление о которых могут дать следующие примеры: «Если мы знаем о будущей вещи, что она хороша и что она может случиться, то вследствие этого душа принимает форму, которую мы называем надеждой... С другой стороны, если полагаем, что могущая наступить вещь дурна, то возникает форма души, которую мы называем страхом. Если же мы считаем, что вещь хороша и наступит с необходимостью, то в душе возникает покой, называемый нами уверенностью... Когда же мы считаем, что вещь дурна и наступит с необходимостью, то в душе возникает отчаяние» Бенедикт Спиноза (Избранные произведения. М., 1957, Т. 1, с. 128-129).
4) Исчисление высказываний математической логики, давшее метаязыку семантики основы рекурсивного синтаксиса с правилами образования и преобразования; существенными чертами этого синтаксиса являются: а) различение имен отношений, или предикатов, и имен предметов, по отношению к которым предикаты играют роль синтаксически господствующих элементов, использованное лингвистической семантикой для определения и записи лексических значений, например, А показывает В Х-у = показывает (А, В, X) = "А каузирует (X видит В) " = "каузирует (А видит (X , В)); б) представление о предикатах более высокого и более низкого порядка, в силу которого предикат более низкого порядка может занимать место предметной переменной в предикате более высокого порядка; ср. в нашем примере второе место двухместного предиката каузироватъ, занятое двухместным же предикатом видеть, порядок которого на единицу ниже порядка каузироватъ; в) преобразования со связками и кванторами, с помощью которых одни правильно построенные формулы переводятся в другие равносильные им и тоже правильно построенные формулы (Рейхенбах 1947; см. также работы Рассел 1940, Тарский 1948, 1956, Куайн 1953, 1960, Черч 1960). В этом же направлении воздействовала на семантику порождающая грамматика Н. Хомского (Хомский 1957) с ее идеей семантически инвариантных преобразований, развитой в современной семантике в весьма содержательную теорию синонимического перифразирования, и модальная логика, откуда в лингвистическую семантику были перенесены определения элементарных модальностей и операции над ними (Модальная логика 1967; из работ лингвистов см. Адамец 1968, Вежбицка 1969): необходимо Р = "невозможно не Р", возможно Р = "неверно, что необходимо не Р" и т. п. В так называемой деонтической модальной логике (логической теории норм и нормативных высказываний) понятию необходимости соответствует понятие обязательности, понятию возможности - понятие разрешенности и понятию невозможности - понятие запрещенности, так что обязательно Р = "невозможно не Р", разрешено Р = "необязательно не Р", запрещено Р = "обязательно не Р". Все эти определения и равенства усвоены современной лингвистической семантикой и используются ею при анализе соответствующих слов.
Внутренняя логика развития лингвистической семантики и те импульсы, которые она получала от смежных с нею наук, действовали в одном направлении, и к концу 60-х годов идейный разнобой предшествующей эпохи стал в значительной мере достоянием истории. Может быть, одним из самых замечательных показателей зрелости современной семантики, при том, что субъективно он многим причиняет огорчения, является тот факт, что одни и те же результаты получаются лингвистами, работающими совершенно независимо друг от друга. Тенденция к интеграции в современной семантике бесспорна и отчетливо проявляется в развитии самых различных направлений, хотя многие из них до сих пор сохраняют принципиальные особенности.
Современная семантика как часть общей теории языка
Для многих современных лингвистических школ характерно понимание семантики как особого компонента полного описания языка, которое в свою очередь мыслится как формальное устройство, моделирующее языковое поведение людей. Чтобы составить себе представление о модели языка в целом и о ее семантическом компоненте в особенности, необходимо уяснить, из каких умений складывается тот феномен, который называется «языковое поведение», «владение языком» и т. п.
Люди, знающие тот или иной естественный язык, могут выполнять с его помощью следующие операции:
1) Строить на этом языке текст, выражающий нужное значение (способность говорения), а также извлекать значение из воспринимаемого текста (способность понимания). Неумение выбрать слова и конструкции, выражающие требуемое значение, приводит к семантической ошибке, например, такой: Преступники угнали несколько государственных и собственных машин. Это предложение либо неправильно (надо было сказать частных, а не собственных ), либо правильно, но нелепо (преступники обокрали себя, угнав свои собственные машины). Ошибка объясняется тем, что автор приведенного высказывания спутал два близких, но не совпадающих по значению слова: частный X = " X , принадлежащий отдельному лицу" и собственный X = "принадлежащий тому лицу, которое пользуется Х-ом" .
2) Соединять слова друг с другом идиоматично, т. е. в соответствии со сложившимися в данном языке и подчас трудно мотивируемыми нормами синтаксической, семантической и лексической сочетаемости. По-русски нельзя сказать транжирить или мотать деньгами (надо: транжирить или мотать деньги), приходить в хандру (надо: впадать в хандру ), хотя никакой семантической ошибки тут нет: форма творительного падежа деньгами может иметь требуемое по смыслу объектное значение (ср. сорить или бросаться деньгами ), а глагол приходить - требуемое по смыслу значение "начинать находиться в состоянии, обозначенном зависимым существительным" (ср. приходить в ярость ).
3) Устанавливать различные семантические отношения между высказываниями, в частности: а) отношения синонимии, ср. Нет на свете дела, более трудного, чем составление словаря = Составление словаря - самое трудн oe дело на свете ; б) отношения логического следования, ср. Мальчик вылечился => Мальчик выздоровел => Мальчик здоров. При говорении эта способность проявляется в умении перифразировать построенный текст многими различными способами, оставляя неизменным его содержание или меняя последнее строго определенным способом, а при понимании - в умении увидеть полное или частичное семантическое тождество внешне различных текстов.
4) Устанавливать различные семантические свойства предложений, в частности: а) отличать семантически правильные предложения от семантически неправильных, б) отличать семантически связные тексты от семантически несвязных.
Подчеркнем, что здесь имеются в виду умения, основанные на владении чисто языковой (словарной и грамматической), а не энциклопедической информацией. Текст Он проплыл 100 метров кролем за 45 секунд для всякого носителя русского языка значит: "Плывя стилем «кроль», он покрыл расстояние в сто метров и затратил на это 45 секунд". Для тех, кто знает не только русский язык, но и таблицу мировых достижений в плавании (элемент энциклопедической, а не языковой информации), то же самое предложение может оказаться гораздо содержательнее. Оно может быть воспринято как сенсационное сообщение о феноменальном мировом рекорде, как напоминание о безграничных физических возможностях человека и т. п.
Достаточно знать только грамматику языка и словарные значения слов, чтобы построить перифразы Стометровую дистанцию (стометровку) он проплыл кролем за 45 секунд, На сто метров кролем у него ушло 45 секунд, Стометровку он прошел кролем за 45 секунд, Он затратил 45 секунд па то, чтобы пройти кролем расстояние в 100 метров, Стометровку он проплыл кролем за 3/4 минуты и очень многие другие. К услугам знатока спорта будут и совершенно иные возможности перифразирования: Кратчайшую олимпийскую дистанцию он проплыл кролем за 45 секунд, На стометровой дистанции кролем он на 10 секунд улучшил прежний мировой рекорд и т. д.
Если человек владеет только языковой информацией, он не сумеет сказать, являются ли семантически связными тексты: Он проплыл 100 метров кролем за 45 секунд, установив, таким образом, феноменальный мировой рекорд и Он проплыл 100 метров кролем за 45 секунд, едва выполнив, таким образом, норму третьего разряда. Если же человек владеет и соответствующей энциклопедической информацией, первое предложение будет для него семантически связно, хотя и неправдоподобно, а второе - несвязно или ложно.
Итак, речь идет лишь о моделировании знания языка, а не знания действительности. В указанных рамках носители языка выполняют все перечисленные операции интуитивно и не отдают себе отчета в том, на каком основании они выбирают то или иное решение, Рассмотрим, например, предложение Хороший кондитер не жарит хворост на газовой плите. Его значение непосредственно очевидно всякому человеку, владеющему русским языком, хотя можно сомневаться в том, что рядовой носитель языка сумеет теоретически удовлетворительно объяснить существо закона, который он интуитивно использует при понимании данного предложения. Однако модель не может апеллировать к интуиции, которой у нее нет, и если мы хотим, чтобы она выполняла доступные человеку операции с текстами, мы должны заложить в нее необходимую информацию в явном виде. Эта информация складывается прежде всего из знания фонетических, морфологических и синтаксических единиц и правил и знания словаря, но, конечно, не исчерпывается этим. Существуют еще некие семантические правила интерпретации текстов; ниже мы эксплицируем одно из них, допустив, что синтаксическая структура предложения и значения входящих в него слов уже известны <…> .
Оставляя в стороне многозначность слов хороший, не, на, выпишем в столбец значения всех других слов .
Кондитер жарить хворост газовый плита
1. 1. 1. 1. 1.
"тот, кто изготовляет "изготовлять пищу "сухие отпавшие "состоящий из "плоский кусок
сласти " нагреванием на/в ветви" газа" (облако) твердого мате-
масле" риала"
2. 2. 2. 2. 2.
"торговец сластями" "обдавать зноем" "печенье, изготов- " производящий " нагревательное
ленное кипяче- газ " устройство для
нием в масле " изготовления
"владелец "работающий на
кондитерской " энергии сжигае-
мого газа "
Если модель не знает закона, по которому из значений слов строится значение предложения, ничто не помешает ей понять это высказывание, например, в следующем смысле: "Хороший торговец сластями не обдает зноем сухие отпавшие ветви на плоском куске металла, производящем газ". Это осмысление получается в результате такой комбинации значений: кондитер 2, жарить 2, хворост 1, газовый 2, плита 1; общее же число принципиально мыслимых комбинаций значений и, следовательно, принципиально возможных прочтений предложения в пределах заданной информации достигает 3 x 2 x 2 х 3 х 2 = 72. Из них лишь одно является оптимальным по своей информативности и естественности. Чтобы сформулировать закон, на основании которого носитель языка безошибочно выбирает именно его, присмотримся внимательнее к значениям слов, дающим оптимальное осмысление предложения. Это значения кондитер 1, жарить 1, хворост 2, газовый 3 и плита 2; характерным для них является наличие ряда общих семантических элементов, а именно элемента "изготовлять" ("тот, кто изготовляет", "изготовлять пищу", "изготовленное", "для изготовления пищи"), элемента "нагревание" ("нагреванием на/в масле", "изготовленное кипячением", "энергия сжигаемого газа", "нагревательное устройство"), элемента "пища" ("сласти", "изготовлять пищу", "кипячением в масле"). Выбор названных значений обеспечивает максимальную повторяемость семантических элементов в пределах предложения; легко убедиться, что при любом другом осмыслении предложения повторяемость семантических элементов будет менее высокой.
Это и есть основной семантический закон, регулирующий правильное понимание текстов слушающим: выбирается такое осмысление данного предложения, при котором повторяемость семантических элементов достигает максимума. Этот закон представляет собой строгую формулировку старого принципа, в силу которого нужное значение многозначного слова «ясно из контекста»; иногда он называется правилом семантического согласования (Гак 1972) .
Теперь можно формально эксплицировать, хотя бы в первом и самом грубом приближении, и понятие семантической связности текста: текст семантически связен, если в лексических значениях синтаксически связанных слов имеются повторяющиеся смысловые компоненты; если ни для одной пары синтаксически связанных друг с другом слов это правило не соблюдено, текст семантически не связен.
Уже этот пример показывает, что попытка смоделировать понимание человеком семантически связных текстов или его умение отличать семантически связные тексты от несвязных приводит к постановке серьезного вопроса о языке, на котором описываются значения слов. Очевидно, например, что, поскольку повторяться в тексте могут только части сложных значений, а не эти значения целиком, каждое из сложных значений должно быть представлено в виде комбинации более простых значений, а каждое из этих простых значений должно (в формальном языке) всегда называться одинаково: если одно и то же простое значение будет называться по-разному в зависимости от того, входит ли оно в сложное значение "А" или "В", факт его повторяемости в словосочетании АВ не может быть непосредственно установлен.
Сказанное позволяет заключить, что искомый язык существенно отличается от естественного языка хотя бы тем, что его слова семантически гораздо проще слов естественного языка и не имеют синонимов. В дальнейшем мы займемся этим вопросом подробнее; здесь же достаточно подчеркнуть, что к точно таким же выводам мы бы неминуемо пришли, если бы рассматривали требования, вытекающие из формальной постановки проблемы моделирования любой другой способности из числа тех, которые в совокупности составляют «владение языком». В частности, не имея специального языка для записи значений, невозможно формально смоделировать умение носителя языка строить тексты с заданным содержанием.
Неудивительно поэтому, что вопрос о языке для записи значений слов и - шире - целых высказываний оказался в центре внимания многих современных школ и направлений семантики, которой теперь отводится очень важная роль: она не просто «изучает значения слов», но отвечает за разработку языка для записи семантической информации и (отчасти) правил перехода от предложений этого языка к предложениям естественного языка. В связи с этим выделяется по крайней мере два уровня представления высказываний: семантический (у некоторых авторов - глубинно-синтаксический) и поверхностно-синтаксический (ср. Жолковский и Мельчук 1965, 1967, Лэмб 1966, Вежбицка 1967б, Лайонс 1967, Лаков 1968, МакКоли 1968б, Филмор 1969, Брекле 1969, Беллерт 1969, Богуславский 1970, Шаумян 1971, Бархударов 1973). В работах последних лет (см. в особенности Мельчук 1974а, 19746) число уровней возрастает до пяти-шести: семантический, глубинно-синтаксический, поверхностно-синтаксический, глубинно-морфологический, поверхностно-морфологический, фонологический. Однако такая концепция уровней и соответствующая ей терминология сложилась не сразу. В конце 60-х годов многие исследователи еще не различали семантической и синтаксической информации. Не желая модернизировать работы, выбранные нами для обзора, мы в большинстве случаев сохраняли использованную в них терминологию. Однако читатель должен иметь в виду, что термины «глубинный уровень» и «глубинная структура» во многих из них (особенно в работах Дж. Лакова и Дж. Лайонса) употребляются не для обозначения того, что сейчас принято называть глубинно-синтаксическим уровнем и глубинно-синтаксической структурой, а для обозначения семантического уровня и семантического представления высказывания. <…>
<…> Более заметным было воздействие на современную семантику идей трансформационной грамматики Н. Хомского, которая в самых первых вариантах мыслилась как устройство, порождающее все грамматически правильные предложения данного языка и не порождающее ни одного неправильного (Хомский 1956, 1957). По предположению, такая грамматика моделирует ту сторону владения языком, которая проявляется в умении отличать правильное от неправильного в языке. Впоследствии (Хомский 1965) понятие правильности стало рассматриваться не на одном, а на двух уровнях: competence - знание языка и performance - использование языка, т. е. фактическая речевая практика. То, что одобряется языковой компетенцией, необязательно встречается в речевой практике, и наоборот.
Первоначально работа в области трансформационной грамматики велась без учета того очевидного факта, что грамматическая правильность предложений существенно зависит от их лексического наполнения. К середине 60-х годов теоретики-трансформационалисты освободились от иллюзий на этот счет (см., например, Клима 1965, Хомский 1965), но сделать правильные выводы из нового понимания отношений между грамматикой и лексикой удалось не сразу.
В течение по крайней мере трех лет <…> делались попытки найти компромисс между первоначальным вариантом порождающей грамматики Н. Хомского и какой-нибудь формой участия в ней словарной информации. Компромисс, предложенный Дж. Катцем, Дж. Федором и П. Посталом и принятый Н. Хомским, выглядит следующим образом.
Порождающее устройство сначала строит глубинную синтаксическую структуру будущего предложения, которая затем подается на вход интерпретирующего семантического устройства. Это устройство 1) определяет число возможных осмыслений данного предложения, 2) записывает с помощью семантических компонентов значение каждого порождаемого предложения, 3) обнаруживает семантические аномалии (например, отмечает бессмысленность предложения Герань женилась, противоречивость Холостяки женаты и т. п.), 4) определяет, какие семантически неаномальные предложения аналитически истинны, т. е. истинны в силу приписанных словам значений (ср. Холостяки неженаты ), а какие - синтетически истинны, т. е. истинны в силу соответствия фактам (ср. Солнце - источник жизни на Земле ), 5) устанавливает отношения равнозначности между предложениями, т. е. перифрастические отношения, и решает ряд других вопросов.
Построение глубинной синтаксической структуры предложения обеспечивается обычными правилами НС-грамматики. Что касается семантической интерпретации предложения, то она осуществляется с помощью особого словаря и так называемых семантических проекционных правил.
В словаре каждое слово в каждом из своих значений получает синтаксическую характеристику (например, существительное, одушевленное, исчисляемое, конкретное); ему приписываются элементарные семантические признаки (например, холостяк = "неженатостъ", "мужской пол"); наконец, оно снабжается указанием о том, каких семантических признаков оно требует от сочетающихся с ним слов (например, честный снабжается пометой, что господствующее существительное должно обладать признаком одушевленности).
Проекционные правила получают на входе значения единиц, являющихся непосредственно составляющими какой-либо конструкции (например, значения слов честный и холостяк в конструкции AN), и сочетают эти значения в новое сложное значение. Проверяя, удовлетворены ли в данной паре слов требования сочетаемости признаков, какие значения данных слов могут в принципе сочетаться и т. д., правила сложения вырабатывают информацию о числе возможных осмыслений предложения, их аномальности-неаномальности и т.д.
Не входя в детали этой системы <…> , подчеркнем ее основное свойство: порождение предложения начинается с порождения его глубинно-синтаксической структуры, подвергаемой в дальнейшем семантической интерпретации. <…> Это - дань первому, ныне отвергнутому варианту трансформационной грамматики и свидетельство половинчатого характера ее перестройки. Противоестественность такого порядка порождающих операций становится очевидной, когда они рассматриваются с точки зрения задач перифразирования. Готовая глубинно-синтаксическая структура жестко ограничивает свободу выбора вариантов выражения определенного значения: поскольку синтаксический компонент трансформационной грамматики порождает цепочки символов классов типа N , V , A , Adv , оказывается невозможным непосредственно установить синонимичность предложений, построенных на основе разных частей речи, например, Ганс любит работу (NVN) и Ганс работает охотно (NVAdv) <…>, Она солит суп - Она сыплет соль в суп, Его ждали вчера - Он должен был приехать вчера, Она прикидывалась глухой - Она делала вид, что глуха - Она симулировала глухоту - Ее глухота была мнимой (притворной). Для формализации таких перифрастических отношений нужна свободная от ограничений синтаксиса семантическая запись, которая позволяла бы представлять поверхностно совершенно разные предложения как реализации одного семантического представления. Иными словами, с точки зрения задач перифразирования более естественно выглядит обратный порядок операций - от значения на входе к синтаксическим структурам на выходе, как это было предусмотрено еще в Жолковский et al . 1961. Неудивительно, что в рассматриваемой модели перифразирование сводится к немногим семантически инвариантным грамматическим трансформациям и подстановке лексических синонимов: такие преобразования не затрагивают или почти не затрагивают синтаксической структуры предложения, а менее тривиальные преобразования требуют ее перестройки.
В результате критического пересмотра модели Дж. Катца, Дж. Фодора и П. Постала идея семантической интерпретации готовой синтаксической структуры уступила место идее синтеза предложения с заданным смыслом. В связи с этим на первый план выдвинулись вопросы о «семантической глубинной структуре предложения» (с нынешней точки зрения - о семантическом представлении высказывания), о перекодировании глубинной структуры в поверхностную, о словарях, ориентированных на решение этой задачи, и о семантическом анализе слова в таком словаре.
Исследование глубинной структуры шло двумя путями. Одни лингвисты довольствовались принципиальной констатацией того, что для некоторых предложений с очень разной поверхностной структурой по ряду причин приходится постулировать одну и ту же глубинную структуру; при этом никакого языка для записи глубинной структуры не предлагалось. Другие лингвисты сосредоточивались на разработке языка для записи глубинных структур и формах их фиксации.
<…>Характерные черты первого подхода полно и отчетливо проявились в работе Дж.Лакова (Лаков 1968), посвященной анализу предложений с инструментальными адвербиальными оборотами типа 1) Seymour sliced the salami with a knife ‘Сеймур нарезал салами ножом’. В прежних трансформационных штудиях им приписывалась синтаксическая структура, в корне отличная от синтаксической структуры предложений типа 2) Seymour used a knife to slice the salami ‘Сеймур воспользовался ножом, чтобы нарезать салами’. Первое предложение квалифицировалось как простое, с инструментальным обстоятельством, а второе – как сложное, представляющее собой трансформ двух простых предложений: Seymour used a knife + Seymour sliced the salami .
Дж.Лаков обратил внимание на то, что эти предложения являются перифразами друг друга. Если считать, что они совершенно различны по своей структуре, придется завести два разных правила семантической интерпретации, которые приписывали бы им одно и то же значение. Между тем ряд фактов указывает на то, что различия между рассматриваемыми предложениями касаются только поверхностной синтаксической структуры; их глубинная структура идентична, и поэтому при их трансформационном порождении можно обойтись одним правилом семантической интерпретации. Одновременно, как считал Дж.Лаков, будут объяснены и все запреты, ограничивающие возможности лексических и синтаксических преобразований таких предложений.
Прежде всего, в предложениях обоих типов выражается значение цели. Для предложений с инфинитивным оборотом этот тезис не нуждается в доказательствах; что касается предложений с инструментальным with , то они могут быть двузначны, ср. I cut my finger with a knife ‘Я разрезал себе палец ножом’ (с целью, намеренно) и ‘Я порезал себе палец ножом’ (без цели порезаться, ненамеренно, случайно). Предложения с нецелевым with отличаются от предложений с однозначно целевым with тем, что не встречаются 1) в форме продолженного вида (I was cutting my finger with a knife – однозначно целевое), 2) с модальными глаголами can ‘мочь’, try ‘пытаться’ и др. под. (I tried to cut my finger with a knife – однозначно целевое), 3) в императиве (Cut your finger with a knife – однозначно целевое) .
Другим общим свойством предложений обоих типов является наличие в них глагола со значением действия. В предложениях, не содержащих такого глагола, не может быть ни инструментального with , ни глагола use . Так, предложения со стативным глаголом know ‘знать’ - * I knew the answer with a sliderule – ‘Я знал ответ с помощью логарифмической линейки’, * I used a sliderule to know the answer ‘Я использовал логарифмическую линейку, чтобы знать ответ’ – неправильны, хотя предложения с противопоставленным know активным глаголом learn ‘узнавать’ вполне допустимы: I learned the answer with a sliderule ‘Я узнал ответ с помощью логарифмической линейки’, I used a sliderule to learn the answer ‘Я использовал логарифмическую линейку, чтобы узнать ответ’.
Третьим общим свойством предложений с with инструментальным и глаголом use является обязательность одушевленного деятеля; предложения, подлежащее которых обозначает неодушевленного деятеля, не могут, по понятным соображениям, содержать ни with инструментального, ни глагола use ; ср. неправильность предложений * The explosion killed Harry with a stone ‘Взрыв убил Гарри камнем’ и * The explosion used a stone to kill Harry ‘Взрыв использовал камень, чтобы убить Гарри’.
Смысл сделанных Дж.Лаковом наблюдений состоит, по нашему мнению, в том, что он уравнивает лексические значения предлога with и глагола use: оба эти слова используются для выражения идеи инструментальности (и могли бы рассматриваться как чисто синтаксические супплетивные производные, если бы предлоги и глаголы были связаны продуктивными словообразовательными моделями). Чтобы сделать этот вывод, не требуется, вообще говоря, никаких других аргументов, кроме того, что предложения Seymour sliced the salami with a knife и Seymour used a knife to slice the salami ситуативно равнозначны: поскольку, кроме with и use , все остальные лексические единицы этих предложений одни и те же и трудно предположить действие каких-либо правил сложения значений, отличных от простого “суммирования”, мы вынуждены заключить, что лексическое значение with и use тоже совпадает. Из этого непосредственно следует, что рассматриваемым предложениям соответствует одно и то же предложение семантического языка. Все другие наблюденные Дж.Лаковом свойства (отнюдь не избыточные, потому что они необходимы для объяснения фактов сочетаемости – несочетаемости различных элементов в составе поверхностных предложений) – не доказательство, а проявление семантического тождества. <…>
Другой подход к исследованию глубинной структуры представлен в работах Ч.Филмора <…>. Этот автор предлагает язык для записи глубинной структуры и некоторые правила перевода глубинных структур в поверхностные, что связано с очень интересными опытами истолкования значений. Поэтому его система заслуживает более подробного анализа.
Ч.Филмор принимает гипотезу компонентной структуры значения и идею последовательного разложения лексического значения каждого слова на все более простые компоненты – вплоть до конечных <…>. Ими являются не только абстрактные понятия типа ‘тождество’, ‘время’, ‘пространство’, ‘тело’, ‘движение’, ‘жизнь’, ‘страх’, но и “неопределяемые термины, которые непосредственно указывают на аспекты или объекты культурного и физического универсума, в котором живут люди” (Филмор 1969: 111). Другим существенным элементом языка, с помощью которого описываются лексические значения, является предикатно-аргументный синтаксис. Полнозначные слова языка (глаголы, многие прилагательные и существительные, некоторые - например, причинные – союзы и т.п.) описываются в словаре с помощью предикатно-аргументных структур, снимающих различия между частями речи (в глубинной структуре частей речи нет).
Разделяя широко распространенные взгляды на аргументную структуру предикатов (buy ‘покупать’ – четырехаргументный глагол, rob ‘грабить’ – трехаргументный, touch ‘касаться’ – двухаргументный, ascend ‘подыматься’ – одноаргументный), Ч.Филмор отступает от обычной практики в том отношении, что считает нужным указывать не только число аргументов данного предиката, но и их семантическое содержание, или роль. Ролевая структура предиката устанавливается на основе инвентаря значений, обычно рассматриваемых в теории падежа, и поэтому иногда называется его падежной структурой. Ч.Филмор устанавливает следующие глубинные падежи, или роли, аргументов: 1) Агент - одушевленный инициатор событий, описываемых соответствующим глаголом, например, Он говорит <…>; 2) Контрагент – сила, против которой направлено действие, например, сопротивляться кому-либо ; 3) Объект – вещь, которая передвигается или изменяется, положение или существование которой является предметом внимания, например, разбить окно , осуждать кого-либо за опоздание , Камень упал ; 4) Место (судя по примерам) – физическое тело, испытывающее непосредственное воздействие со стороны деятеля, например, задеть чей-либо нос ; место отличается от объекта тем, что допускает перифразу типа задеть чей-либо нос – задеть кого-либо по носу ; в случае объекта такая перифраза недопустима, ср., разбить чей-либо нос - *разбить кого-либо по носу ; 5) Адресат (goal), судя по примерам, - лицо, в пользу которого или во вред которому совершается действие, например, осуждать кого-либо , учить кого-либо , продавать что-либо кому-либо , покупать что-либо у кого-либо ; 6) Пациенс – вещь, которая испытывает эффекты действия, например, Он осуждает Петра, грабить кого-либо , красть что-либо у кого-либо ; 7) Результат – вещь, которая возникает в результате действия (ясных примеров этой роли у Филмора нет); 8) Инструмент – стимул или непосредственная физическая причина события, например, ударить кого-либо кнутом , подняться на ноги ; 9) Источник – место, от (из) которого что-либо направлено, например, Он преподает мне математику, Он продает книгу .
Между ролями – элементами глубинной структуры и аргументами – элементами поверхностной структуры нет взаимнооднозначного соответствия. Поэтому а) один аргумент может выполнять несколько ролей (в Онпреподает мне математику подлежащее обозначает одновременно и Агента, и Источник); б) аргумент может быть обязательным, а выполняемая им роль – факультативной (ср. Джон упал , где есть обязательный объект - тело Джона – и факультативный Агент – сам Джон, если он упал намеренно; если же Джон упал ненамеренно, то значение Агента в рассматриваемом предложении не выражается); в) роль может быть обязательной, а аргумент – факультативным; у глагола blame ‘осуждать’ имеются четыре семантически необходимые роли – синкретично (одним аргументом) выражаемый Источник и Пациенс (осуждающий), Объект (проступок) и Адресат (субъект проступка). Обязательной на поверхностном уровне, т.е. реализующейся в любом предложении с глаголом blame , Ч.Филмор считает лишь последнюю роль; все остальные роли на поверхностном уровне могут не выражаться, ср. He was blamed ‘Его осуждали’; г) роль может быть выражена имплицитно, без каких-либо поверхностных экспонентов: в подниматься (по лестнице) и целовать содержится имплицитное указание на Инструмент (ноги и губы соответственно). <…>
Нам остается рассмотреть еще один вопрос, прежде чем перейти к изложению способов фиксации глубинной структуры и правил ее перевода в поверхностную. Речь идет о втором нововведении Ч. Филмора, состоящем в том, что он предложил более тонкую, чем традиционная, концепцию лексического значения. Традиционная концепция значения <…> исходит из представления о том, что содержательная сторона языковых единиц многослойна. Помимо значения в собственном смысле слова (sens intellectuel , Begriffsinhalt , denotation) в нее включаются еще побочное значение, или оттенок значения (nuances , Nebensinn , contextual meaning в смысле Дж. Фирта), а также стилистические и эмоционально-экспрессивные элементы значения (register , valeur é motive или affective , Gef ü hlswert , Stimmungsgehalt , feeling , tone) <…> ; оценка этих аспектов значения с помощью специальной системы стилистических помет давно стала азбукой лексикографической работы. Ч. Филмор идет дальше своих предшественников в том отношении, что расщепляет на две сущности прежде единое понятие собственно значения. Этими сущностями являются значение и пресуппозиция. Поясним последнее понятие.
Под пресуппозициями понимаются условия, которые должны быть удовлетворены, чтобы предложение могло функционировать как вопрос, приказ, утверждение и т. п. Пресуппозиции просьбы Откройте, пожалуйста, дверь складываются из двух предположений говорящего о знаниях, которыми располагает адресат речи: 1) адресату известно, какую дверь имеет в виду говорящий, 2) адресат знает, что эта дверь закрыта. Говоря Гаррис обвинил Мэри в написании передовой статьи, субъект речи предполагает, что Гаррис отрицательно оценивал деятельность Мэри, и утверждает, что Гаррис утверждал, что Мэри была тем человеком, который написал передовую. Говоря Гаррис критиковал Мэри за написание передовой статьи, субъект речи предполагает, что Гаррис считал Мэри автором передовой, и утверждает, что Гаррис отрицательно оценил написание статьи. Употребление глагола chase "преследовать" предполагает, что жертва преследования передвигается с большой скоростью, а употребление глагола escape "совершить побег" - что в какое-то время, пред шествовавшее побегу, его субъект был насильно задерживаем в каком-то месте. Tall "высокий, рослый" и short "низкий, приземистый", в отличие от high "высокий" и low "низкий", предполагают, что предмет, которому приписаны эти свойства, расположен в вертикальной плоскости и имеет контакт с землей. Blame ‘осуждать’ предполагает, что осуждающим является лицо, a accuse "обвинять" - что лицом является и обвиняющий и обвиняемый.
Различие между пресуппозицией и значением в собственном смысле слова проявляется, например, в том, что они по-разному реагируют на отрицание: в область действия отрицания попадает только значение, но не пресуппозиция. В силу этого принципа оказывается, например, что в толковании слова холостяк - "взрослый мужчина, никогда не состоявший в браке" - только те семантические компоненты, которые стоят направо от запятой, образуют собственно значение: именно они отрицаются в предложении Петр не холостяк. Два остающихся компонента - "взрослый мужчина" - образуют пресуппозиции холостяка, потому что предложение Петр не холостяк ни при каких условиях нельзя понять как отрицающее тот факт, что Петр был взрослый мужчина. Иными словами, под отрицанием меняется только значение высказывания, но не его пресуппозиции. <…>
Этот беглый обзор примеров пресуппозиций показывает, что в их число включаются три принципиально различных класса семантических элементов: 1) элементы энциклопедического знания, то есть знания «текущей ситуации», которые ни при каких условиях не могут быть включены ни в толкование лексических значений слов, ни в описание их сочетаемости (ср. самый первый пример - пресуппозиции просьбы); 2) элементы, которые могут быть включены непосредственно в толкования, но не в описание сочетаемости (ср. анализ глаголов accuse "обвинять", criticize "критиковать", chase "преследовать", escape "совершить побег", прилагательных tall "высокий" и short "низкий"); к их числу относятся и элементы, образующие модальную рамку толкования (ср. учение о модальной рамке высказывания, разработанное польскими лингвистами А. Богуславским и А. Вежбицкой <…>); 3) наконец, элементы, которые могут быть включены скорее в описание сочетаемости слова, чем в толкование его значения (ср. пресуппозиции одушевленности Агента для глаголов accuse и blame "винить", "осуждать"). <…>
Большой интерес представляет семантический язык (lingua mentalis) для записи смысла высказываний, разработанный А.Вежбицкой <…> на основе идей ее учителя А.Богуславского <…>. Если для рассмотренных выше работ характерно стремление построить семантический язык как расширение логического языка исчисления предикатов, то А.Вежбицка строит свой lingua mentalis как сужение естественного языка. Это – наиболее простая словарно и синтаксически часть естественного языка, а именно его минимальный словарь и минимальный набор синтаксических конструкций, признаваемый достаточным для описания значений всех остальных лексических и грамматических средств данного языка.
Словарь lingua mentalis состоит из нескольких десятков неопределяемых семантических элементов типа ‘хотеть’, ‘не хотеть’(независимые друг от друга равно сложные модальности), ‘считать’, ‘делать’ и немногих других. Очевидно, что свести реальное разнообразие значений к столь ограниченному набору смыслов можно лишь при условии очень глубокого анализа семантических единиц, обычно принимаемых за элементарные . В этой связи заслуживает внимания предложенное А.Вежбицкой семантическое описание таких на первый взгляд неразложимых понятий, как ‘возможность’, ‘обладание’, ‘правда’, ‘утверждение’, ‘отрицание’, и ряда других; по мысли А.Вежбицкой, Я могу значит ‘Я сделаю, если захочу’, Я обладаю вещью значит ‘Я имею право (=общество хочет, чтобы я мог) сделать с вещью все, что захочу’ <.…>; правда = ‘суждение, которое мы должны принять’, должен Р = ‘не может не Р’ <…>; S есть Р (утверждение) = ‘Я хочу, чтобы ты считал, что S есть Р’; S не есть Р (отрицание) = ‘Я не хочу, чтобы ты считал, что S есть Р’ (таким образом, понятие отрицания связывается с понятием воли); знать = ‘мочь сказать правду’; понимать Р = ‘знать, что Р значит’ (ср. А туп = ‘трудно каузировать А понять ’); А интересуется Х-ом = ‘А хочет знать об Х’ и т.п.
Однако главное отличие lingua mentalis от других семантических языков этого типа лежит не в области словаря, а в области синтаксиса, а именно – в синтаксической структуре его предложений. Обычно двумя основными элементами семантического представления простого предложения считаются n -местный предикат предметные переменные, обозначающие его аргументы (ср. понятие ролевой структуры у Ч.Филмора). А.Вежбицка исходит из того, что в “глубинной структуре” все предикаты суть одноместные имена свойств и единственный аргумент каждого предиката – это субъект S, которому приписывается данное свойство Р: S есть Р. Однако эта формула не исчерпывает структуры высказывания; как ясно хотя бы из приведенных выше примеров, А.Вежбицка дополняет ее третьим элементом – модальной рамкой М (в некоторых работах фигурирует еще один элемент – обозначение времени, когда данное свойство характеризует данный предмет). В результате общая структура предложения на lingua mentalis приобретает следующий вид: М, что S есть Р. При переходе от lingua mentalis к естественному языку эта структура преобразуется по определенным правилам, включающим, в частности, правила снятия модальностей (Вежбицка 1967б: 36).
Сама по себе идея, что всякое предложение естественного языка выражает модальность (и время) и что, следовательно, толкующее его предложение семантического языка должно иметь специальные средства для фиксации соответствующих значений, конечно, не нова. Не ново даже то, что в структуре толкующего предложения предусматривается особое место для символов, в явном виде отражающих имплицитные модальности толкуемого предложения естественного языка – уже А.Сеше и Ш.Балли полагали, что предложения типа Идет дождь в действительности значат нечто вроде ‘Я считаю, что идет дождь’ (ср., например, учение Ш.Балли о модусе и диктуме; Балли 1955: 43 и сл.). Новым является а) набор модальностей (‘Я хочу’, ‘Я считаю’, ‘Я понимаю’, ‘Я думаю’ и т.п.), б) понимание модальной рамки как сложной структуры с отдельными местами для модальностей субъекта сообщения и адресата сообщения (ср. ‘Я считаю, что ты понимаешь, что…’), в) мысль о том, что модальная рамка имплицитно присутствует в любом предложении естественного языка и, следовательно, должна быть эксплицитно представлена в толкующем его предложении семантического языка, г) использование этого аппарата для описания лексических значений. Разработанный А.Вежбицкой аппарат модальностей ставит семантический анализ больших пластов лексики – в первую очередь, частиц, вводных слов, союзов и наречий типа вполне, всего, даже, еще, к счастью, наконец, но, по существу, скорее, только, уже, целый, хотя и т.п. – на гораздо более глубокую, чем прежде, основу (ср. один из первых интересных опытов в этом направлении – Мушанов 1964). Он, надо надеяться, окажет плодотворное влияние на лексикографическую практику, неизменно обнаруживающую свою слабость при столкновении с такими словами. Заметим, в частности, что использование модальностей типа ‘мнение’, ‘ожидание’, ‘предположение’ и т.п. позволяет описать очень тонкие семантические различия, обычно не замечаемые толковыми словарями; ср. Он принес всего 10 книг = ‘Знай, что он принес 10 книг; Я полагаю, что ты понимаешь, что это мало’; Он принес только 10 книг = ‘Знай, что он принес 10 книг; не думай, что больше’; Даже Джон пришел = ‘Другие пришли; Джон пришел; Я ожидал, что Джон не придет’.
Итак, в общей формуле предложения на lingua mentalis - М, что S есть Р - мы проанализировали структуру первого элемента. Перейдем теперь к структуре второго элемента, то есть субъекта. Здесь самое важное нововведение А.Вежбицкой состоит в том, что усматривается принципиальное различие между именами лиц и нелиц : считается, что существительные типа человек, мужчина, женщина, Петр, Мария имеют не одно значение, как было принято думать, а несколько разных. Когда мы говорим Джон лежал на полу , или Джон много весит , мы имеем в виду тело Джона; если же Джону приписываются не физические, а “ментальные” предикаты (Джон не верит этой истории, Джон добр ), мы имеем в виду не тело Джона, а его самого, его ego , его личность; наконец, в случаях типа Джон двигался реализуются, по мнению А.Вежбицкой, оба указанные выше значения: Джон двигался значит, грубо говоря, ‘Тело Джона двигалось, потому что Джон (=личность Джона) хотел, чтобы оно двигалось’.
Одно из проявлений установленного ею различия А.Вежбицка видит в том, что предложения типа Иван поцеловал руку Елены преобразуются в предложения типа Иван поцеловал Елену в руку , а предложения типа Иван поцеловал крышку ящика <руку трупа> - нет (нельзя * Иван поцеловал ящик в крышку <труп в руку> ). Объясняется это следующим образом. В предложения типа Иван поцеловал Елену позиция объекта не замещена; настоящий объект действия – не Елена (имя разумного и наделенного волей существа), а ее рука (физический предмет), что и делает возможным расширение Иван поцеловал Елену в руку. Не то в предложениях типа Иван поцеловал ящик ; здесь позиция объекта уже замещена словом ящик , обозначающим физический предмет, и поэтому расширение предложения за счет объекта в крышку невозможно <…>.
По всей видимости, эти примеры столь же мало могут обосновать выдвинутую А.Вежбицкой концепцию, как приводимые ниже примеры – опровергнуть ее: слишком велика дистанция между семантическим представлением предложения и запретами, действующими в его поверхностной структуре. Тем не менее, обратить внимание на противоречащие примеры полезно хотя бы для того, чтобы представить более объективную картину фактов.
А.Вежбицка приписывает особый статус существительным со значением ‘лицо’. Между тем, синтаксическое поведение, описанное А.Вежбицкой, характерно для гораздо более широкого класса существительных, отличительной чертой которых является семантически не слишком содержательная, сильно грамматикализованная составляющая ‘одушевленность’. Существительное покойник (в отличие от труп ) в русском и некоторых других языках трактуется как одушевленное, и поэтому конструкция типа поцеловать покойника в лоб с ним вполне возможна, хотя покойник , как и труп , вряд ли может быть описан как разумное, наделенное волей и способное к целесообразным реакциям существо. По-видимому, не имеют этих атрибутов и животные, насекомые и т.п., но синтаксически соответствующие названия ведут себя в точности так же, как существительные со значением ‘человек’, ср. ранить медведя в ухо, схватить рыбу за хвост, погладить жука по спинке. Заметим, наконец, что конструкции рассматриваемого типа хотя и не характрены для существительных, обозначающих неодушевленные предметы (лодку, кресло и т.п.), но и не вовсе чужды им; ср. зацепить лодку багром за корму, возьми кресло за спинку, а я возьму за ножки.
Подчеркнем, что мы сомневаемся не в полезности различения трех типов значений существительных, а только в том, что его можно обосновать таким способом.
Рассмотрим, наконец, последний элемент предложения на семантическом языке – его предикат. Мы перечислим коротко те тезисы и выводы А.Вежбицкой, которые привлекают внимание к совершенно новым аспектам старой проблемы предиката, даже если они не кажутся безусловно справедливыми. 1) Предикат – свойство предмета, но не события <…>; 2) типичные предикаты – прилагательные, глаголы со значением состояния (спать ), чувства-состояния (бояться ), положения в пространстве (находиться ) и немногие другие <…>; 3) все остальные глаголы, то есть любые переходные глаголы (включая глаголы восприятия и собственно каузативные глаголы), глаголы перемещения и физических действий – не предикаты. В них входит значение причины (каузации); но причины связывают события, а не предметы и, следовательно, являются не предикатами, а союзами. Приведем несколько примеров анализа: Джон видел лису = ‘У Джона был образ лисы, потому что глаза Джона пришли в (непрямой) контакт с лисой’, Джон разбил окно молотком = ‘Окно разбилось, потому что молоток вошел в контакт с окном, потому что молоток двигался, потому что тело Джона двигалось, потому что Джон хотел, чтобы его тело двигалось, потому что Джон хотел, чтобы окно разбилось’; 4) этот анализ дает основание для вывода о том, что в семантической структуре нет элементов с объектным, местным, инструментальным и другими подобными значениями, а есть только субъекты и приписанные им предикаты. “…С семантической точки зрения понятие объекта бессмысленно (или по крайней мере излишне): “объект действия” – просто субъект какой-то ситуации, каузируемой какой-то другой ситуацией” (Вежбицка 1967а: 34). Аналогичным образом элемент с инструментальным значением “всегда скрывает в себе субъект самостоятельного предложения с выраженным или невыраженным предикатом (Джон разбил окно молотком VS . Джон разбил окно ударом молотка ) и экспонентом причинного отношения (потому что) ” (Вежбицка 1967а: 15-16); элементы со значением места в глубинной структуре тоже выполняют функции субъекта и т.д.
Изложенная выше система, по существу, извлечена целиком из первого постулата А.Вежбицкой: предикаты приписываются только предметам, но не другим предикатам. Этот постулат можно, по-видимому, оспорить, но независимо от нашего к нему отношения необходимо признать, что он позволяет А.Вежбицкой реализовать цель многих теоретиков семантики – свести многоместные предикаты к одноместным – на такой широкой и глубокой основе, равной которой не удалось построить никому другому.
Подчеркнем, что выводы А.Вежбицкой, если они будут признаны справедливыми, никак не препятствуют ни тому, чтобы причина, способ действия и тому подобные значения трактовались как предикаты на уровнях, менее глубоких, чем уровень lingua mentalis , ни тому, чтобы объект, место и другие элементы трактовались на тех же уровнях как актанты.
В заключение этого обзора подчеркнем еще раз, что, несмотря на некоторые расхождения между представителями различных направлений и школ современной семантики, имеется определенный минимум представлений, общий для них всех. В этот минимум входит представление о том, что семантика является компонентом полного лингвистического описания, мыслимого в виде модели, которая умеет 1) строить правильные предложения естественного языка по заданным значениям или извлекать значения из заданных предложений, 2) перифразировать эти предложения, 3) оценивать их с точки зрения семантической связности и выполнять ряд других задач. Главным средством решения всех этих задач признается специальный семантический язык для записи содержания высказывания, а также словари и правила, с помощью которых устанавливается соответствие между переводящими друг друга предложениями естественного и семантического языков. <… >
Глава 2. Семантический язык как средство толкования лексических значений.
Языковой знак и понятие лексического значения.
Соссюровской концепции языкового знака как двусторонней единицы, характеризуемой означающим и означаемым <…> , противостоит знаковая теория Ч.Морриса <…> , которая первоначально сложилась в семиотике, а в недавнее время, в существенно пересмотренном и дополненном виде, была перенесена в лингвистику (Мельчук 1968). В рамках этой теории языковой знак характеризуется не только именем (означающим) и семантикой (означаемым), но и еще двумя параметрами – синтактикой и прагматикой <…> .
Понятие имени мы будем считать достаточно очевидным и поэтому оставим его без пояснений. Под семантикой в большинстве случаев понимаются сведения о классе называемых знаком вещей с общими свойствами или классе внеязыковых ситуаций, инвариантных относительно некоторых свойств участников и связывающих их отношений. Под синтактикой знака понимается информация о правилах соединения данного знака с другими знаками в тексте. Под прагматикой знака понимается информация, фиксирующая отношение говорящего или адресата сообщения к ситуации, о которой идет речь. Рассмотрим семантику, синтактику и прагматику знака подробнее, но только в том объеме, который необходим для эксплуатации понятия лексического значения.
Семантика языкового знака отражает наивное понятие о вещи, свойстве, действии, процессе, событии и т.п. Простейший пример расхождения между наивными и научными представлениями дал еще Л.В.Щерба, полагавший, что специальные термины имеют разные значения в общелитературном и специальном языках. «Прямая (линия) определяется в геометрии как «кратчайшее расстояние между двумя точками». Но в литературном языке это, очевидно, не так. Я думаю, что прямой мы называем в быту линию, которая не уклоняется ни вправо, ни влево (а также ни вверх, ни вниз)» (Щерба 1940: 68). Отделяя «обывательские понятия» от научных, Л.В.Щерба там же говорит, что не надо «навязывать общему языку понятия, которые ему вовсе не свойственны и которые – главное и решающее – не являются какими-либо факторами в процессе речевого общения». Впоследствии Р.Халлинг и В.Вартбург, разрабатывая систему и классификацию понятий для идеологического словаря, поставили себе целью отразить в ней «то представление о мире, которое характерно для среднего интеллигентного носителя языка и основано на донаучных общих понятиях, предоставляемых в его распоряжение языком» (Халлиг и Вартбург 1952; XIV). Это представление о мире они назвали «наивным реализмом». Те же идеи легли в основу рассмотренных нами в первой главе лексикографических опытов ряда московских лингвистов. <…>
Складывающаяся веками наивная картина мира, в которую входит наивная геометрия, наивная физика, наивная психология и т.д. отражает материальный и духовный опыт народа – носителя данного языка и поэтому может быть специфичной для него в двух отношениях.
Во-первых, наивная картина некоторого участка мира может разительным образом отличаться от чисто логической, научной картины того же участка мира, которая является общей для людей, говорящих на самых различных языках. Наивная психология, например, как об этом свидетельствуют значения сотен слов и выражений русского языка, выделяет сердце или душу, как орган, где локализуются различные эмоции. Можно сомневаться в том, что это соответствует научным психологическим представлениям.
Чтобы правильно истолковать значение слова цепенеть , относящегося к замирать приблизительно так же, как исступление относится к возбуждение , экстаз – к восторг , паника – к страх , мы должны мысленно нарисовать более сложную картину человеческой психики, включающую представление о двух типах принципиально различных устройств: а) устройствах, с помощью которых мы чувствуем (душа, или сердце), логически осваиваем мир (ум) и физически ведем себя (тело); б) устройствах, следящих за нашим поведением и контролирующих его (воля). Глагол замирать значит, по МАС, " становиться совершенно неподвижным "; глагол цепенеть обозначает родственный замиранию процесс, с тем, однако, уточнением, что физическое поведение выходит из-под контроля следящего устройства; ср. Вдруг телеграмма: одна бомба разворотила экипаж, другая - царя. Натурально все цепенеют, гробовое молчание (Ю. Давыдов).
Для описания значений семантически более сложных лексических единиц, обозначающих внутренние состояния человека (Волосы встают дыбом от страха, Мурашки ползут по спине от ужаса, Комок подступает к горлу от волнения и т. п,), требуется, как показала Л. Н. Иорданская (1972), дополнение к модели психики в виде перечня физических систем человека, рассматриваемых в качестве манифестантов определенных классов чувств, и перечня типов их реакций (Глаза полезли на лоб от удивления - "экстраординарное функционирование " , Дыхание прерывается - "остановка функционирования " и т. п.).
Задача лексикографа, если он не хочет покинуть почвы своей науки и превратиться в энциклопедиста, состоит в том, чтобы вскрыть эту наивную картину мира в лексических значениях слов и отразить ее в системе толкований. Первые попытки в этом направлении показали, насколько непростой является эта задача. Казалось бы, употребление русских слов высота, высокий, низкий вполне регулируется следующими словарными толкованиями: высота = "протяженность предмета снизу вверх", высокий = "большой в высоту", низкий = "небольшой в высоту". Однако анализ связанной с ними наивной геометрии показывает, что в языке существует более сложная система правил употребления этих слов, отражающая разные особенности их значения, которой превосходно владеют и интуитивно пользуются в речевой практике носители русского языка. Ниже мы изложим некоторые наблюдения, касающиеся только слова высота (ср. Бирвиш 1967).
В языке эвклидовой геометрии это слово значит "перпендикуляр, опущенный из вершины геометрической фигуры на основание или его продолжение". Это понятие отличается от наивного понятия высоты по крайней мере следующими признаками: 1) Эвклидовых высот у геометрического объекта столько, сколько у него вершин; наивная высота у физического предмета всего одна. 2) Эвклидова высота продолжает быть высотой, даже если она расположена в горизонтальной плоскости; наивная высота вертикальна или тяготеет к вертикали (ср. эвклидову и обычную высоту современного архитектурного сооружения, которое имеет вид ромба и опирается на землю одной из своих вершин). 3) В эвклидовой геометрии любые многоугольники и многогранники имеют высоту; в наивной геометрии осмысление одного из измерений предмета как высоты зависит от его внутреннего устройства, его формы, места крепления к другому предмету, соседства других тел и т. п. Измерение, которое у полого предмета (например, ящичка, шкатулки) осмысляется как высота, у предмета точно такой же внешней формы, но со сплошной внутренней структурой скорее будет осмыслено как толщина (ср. книгу, металлическую отливку). Окно определенной формы может быть названо узким и высоким, а картина с точно такой же внешней рамкой (ср., например, традиционную форму японской живописи) мыслится как узкая и длинная. Предметам с компактной формой (ящикам, рюкзакам, столам) высота может быть приписана независимо от того, опираются ли они своим низом на другой предмет или нет, а предметам с вытянутой формой (трубам, столбам, переносным лестницам) высота приписывается обычно тогда, когда они имеют снизу точку (линию, грань) крепления или опоры: деревянная лестница может быть высокой, а веревочная лестница всегда длинная, даже если она касается земли. Автономно стоящая заводская труба скорее высокая, чем длинная, а бегущий по ее стене металлический стержень громоотвода скорее длинный, чем высокий, потому что он стоит не автономно, а примыкает к другому, более крупному телу. 4) Для эвклидовой высоты неважно, на сколько она уступает другим линейным размерам тела: даже если она на порядок меньше, чем основание фигуры, она остается высотой. Наивная высота, по крайней мере для некоторых предметов, не может на порядок уступать другим линейным размерам предмета: если вертикальный размер сплошного круглого предмета на порядок меньше его диаметра и если сам предмет не слишком большой, следует говорить о его толщине, а не высоте (ср., например, монету).
Во-вторых, наивные картины мира, извлекаемые путем анализа из значений слов разных языков, могут в деталях отличаться друг от друга, в то время как научная картина мира не зависит от языка, на котором она описывается. С «русской» точки зрения диван имеет длину и ширину, а с «английской», по свидетельству Ч. Филмора, - длину и глубину. По-немецки можно измерять ширину дома в окнах (zehn Fenster breit "шириной в десять окон" - пример М. Бирвиша), а в русском такой способ измерения по меньшей мере необычен, хотя и понятен. Долгое время предполагалось, что, несмотря на различия в членении цветового спектра в разных языках, система дифференциальных признаков, на основе которой выделяются цвета, одна и та же в разных языках и складывается из тона, насыщенности и яркости (см. Хеллер и Макрис 1967). В европейских языках дело действительно обстоит именно таким образом. Существуют, однако, языки, которые не только иначе, чем европейские, членят спектр, но которые пользуются при этом совершенно другими признаками. В языке хануноо (Филиппины) есть четыре цветообозначения: они различаются по признакам "светлый"-"темный" (белый и все светлые хроматические цвета - черный, фиолетовый, синий и т. п.) и "влажный"- "сухой" (светло-зеленый, желтый, кофейный - каштановый, оранжевый, красный). Оказывается, таким образом, что признаки тона, насыщенности и яркости не универсальны: «...противопоставления, в терминах которых в разных языках определяется субстанция цвета, могут зависеть главным образом от ассоциации лексических единиц с культурно значимыми аспектами предметов окружающей действительности. Кажется, что в примере со словами из хануноо одно из измерений системы подсказано типичной внешностью свежих, молодых ("мокрых", "сочных") растений» (Лайонс 1968: 431). Факты такого рода не столько опровергают гипотезу об универсальности элементарных значений <…> , сколько свидетельствуют о пользе принципа, <…> в силу которого абстрактная и конкретная лексика должны описываться по-разному. В частности, лучшим описанием и европейских цветообозначений, и цветообозначений хануноо были бы картинки, а не толкования с помощью дифференциальных признаков: ведь и носителю русского языка розовый вряд ли представляется как цвет красный по тону, высокой степени яркости и низкой степени насыщенности.
Положения о наивной и научной картине мира (и, естественно, о наивной и научной физике, психологии, геометрии, астрономии) имеют принципиальный смысл. Дело в том, что программа описания значений слов с помощью конечного и не слишком большого набора простейших понятий, провозглашенная еще Лейбницем, в новейшее время подверглась критике, как совершенно утопическая <…> , поскольку она равносильна описанию всего энциклопедического свода человеческих знаний. Применительно к Лейбницу эта критика, может быть, справедлива, но различение наивной и научной картины мира с дальнейшим лексикографическим описанием только первой из них делает эту критику беспредметной.
До сих пор, говоря о семантике знака, мы никак ее не расчленяли. Между тем в логической литературе, начиная с классической работы Г. Фреге о значении и смысле, семантику знака принято рассматривать на двух уровнях - денотативном (референционном) и сигнификативном <…> . Денотатом знака называется класс обозначаемых им фактов, а сигнификатом - общие признаки всех фактов этого класса. Возможно, таким образом, денотативное тождество знаков при их сигнификативном различии. Классическим примером этого расхождения являются фразы центр тяжести треугольника и точка пересечения медиан: эти имена задают реально один и тот же объект действительности, но позволяют мыслить его по-разному. <…>
Вопрос о синтактике слова в интересующем нас аспекте сводится к одному из центральных в современной семантике вопросов о различии между лексическим значением слова и его сочетаемостью. <…>
<…> С более трудной проблемой мы сталкиваемся тогда, когда некая информация X , которую нам предстоит отнести к семантике знака или к его синтактике, оказывается семантической. Иными словами, труднее разграничить лексическое значение слова и его семантическую сочетаемость. Этот вопрос допускает три разных решения.
1. Некая семантическая информация может быть истолкована только как особенность семантики слова. Рассмотрим в связи с этим глаголы колоть и рубить. В словарях они толкуются следующим образом: колоть = "раздроблять, рассекать, делить на куски", рубить = "ударяя чем-н. острым, разделять на части, отсекать, размельчать". Деепричастный оборот во втором толковании -- "ударяя чем-н. острым" - описывает очень важную особенность рубить, которой нет у колоть: рубят всегда при помощи ин струмента, а колоть можно и не прибегая ни к какому специальному орудию. Действительно, бросив кусок льда на пол, его можно расколоть, но никак не разрубить; с другой стороны, если мы орудуем топором, то кусок льда можно и разрубить, и расколоть, хотя, может быть, ситуация сама по себе несколько необычна. Этим, однако, различия между колоть и рубить не исчерпываются. Колоть можно только твердые и невязкие предметы (ср. колоть дрова, сахар, орехи, лед), а в употреблении рубить никаких ограничений на этот счет нет (ср. рубить дрова, узловатый ствол, мясо, канаты, резиновые тяжи, капусту). Поскольку колоть содержит в себе указание на твердость и невязкость объекта, колка предполагает моментальное рассоединение, распадение получающихся в результате частей, что нехарактерно для рубки (это, в частности, приводит к тому, что при колке предмета с волокнистой структурой удар обычно направлен по волокну, а при рубке это необязательно). Таким образом, у рубить и колоть есть определенные семантические особенности, учет которых необходим для правильного использования этих слов, и мы должны решить, в какой форме их правильнее всего описать. Допустим сначала, что указания "инструмент", "твердость и невязкость объекта" - не части значений рубить и колоть соответственно, а их сочетаемостные признаки: рубить сочетается с названием инструмента, а колоть сочетается с названием твердого и невязкого объекта. Ложность этого допущения очевидна хотя бы из того, что рубить можно такой вещью, имени которой в словаре нельзя приписать семантического признака "инструмент", ср. рубить смерзшуюся глыбу снега доской или прикладом ружья. Дело не в том, что рубят вещью, которая по самой своей природе является инструментом, а в том, что некой вещи в данной ситуации придают функции инструмента. Таким образом, "инструмент" - не семантический признак слова, с которым сочетается глагол рубить, а свойство реального участника конкретной ситуации и, следовательно, не особенность семантической сочетаемости глагола, а необходимый элемент его значения. Нигде, кроме как в толковании слова, этот элемент не может быть отражен. Аналогичным образом решается вопрос и с глаголом колоть.
2. Некая семантическая особенность слова может быть описана только как особенность его сочетаемости. В одном из своих значений существительное горсть может быть в первом приближении истолковано как "очень небольшое число". Однако описывает оно при этом не любые предметы и даже не любые живые существа, а главным образом людей (см. БАС): горсть защитников, людей, храбрецов, но не * горсть кошек, * горсть шкафов. Допустим, что указанное свойство - не особенность сочетаемости слова, а особенность его значения: горсть = "очень небольшое число людей". Поскольку слово горсть в рассматриваемом значении сильно управляет существительным, а это существительное не может быть ничем, кроме названия человека, истолкование соответствующих словосочетаний всегда будет содержать семантический повтор: горсть храбрецов = "очень небольшое число людей + людей храбрых", что семантически равно выражению "очень небольшое число храбрых людей". Иными словами, одно вхождение семантического компонента "люди" всегда оказывается лишним и устраняется из интерпретации любого словосочетания. Но это значит, что постулированное нами значение никогда не реализуется в полном виде, а из этого неизбежно следует, что его толкование содержит избыточный семантический компонент.
3. Некая семантическая особенность слова может быть интерпретирована либо как особенность его значения, либо как особенность его семантической сочетаемости - ситуация неединственности семантических описаний, ставшая предметом теоретического анализа только в самые последние годы. Для существительных типа воля, качество, темперамент и др. под. характерны два основных класса словоупотреблений: (1) с прилагательными и глаголами, имеющими значение степени или повышения (понижения) степени; например, сильная или слабая воля, высокое или низкое качество, бурный или вялый темперамент, Качество повышается или понижается и т. п.; (2) без таких прилагательных и глаголов; например, воспитание воли, знак качества, Ну и темперамент! Во втором случае они явным образом обозначают большую степень свойства: воспитание воли, например, это "воспитание большой воли", т. е. воля - "большая способность добиваться исполнения своих желаний или намерений". Допустим теперь, что компонент "большой" входит в значение этих слов и в первом случае (семантическое решение). Тогда мы должны постулировать следующие правила сложения значений: если существительное типа воля сочетается со словом, в значение которого входит компонент "большой" или "больше" (ср. сильная воля, высокое качество, Качество повышается ), то получается словосочетание с повторением компонента "большой" или "больше", который один раз должен быть сокращен: сильная воля = "боль шая большая способность... " = "большая способность...". Если же такое существительное сочетается со словом, в значение которого входит компонент "малый" или "меньше" (слабая воля, низкое качество), то получается семантически противоречивое словосочетание (слабая воля = "небольшая большая способность..."), и компонент "большой" из совокупного толкования словосочетания должен быть вычеркнут. Теперь рассмотрим сочетаемостное решение: допустим, что в (1) существительное обозначает не большую степень свойства, а просто шкалу определенного свойства. Тогда надо будет указать, что данное значение существительного реализуется только в сочетании со словами, в значение которых входят компоненты "большой", "малый", "больше", "меньше". Итак, семантическое решение не требует расщепления значений, но предполагает использование особого правила сложения значений, а сочетаемостное решение требует расщепления значений, но зато не нуждается в особом правиле. Оба решения дают полную и непротиворечивую картину фактов, и если бы мы захотели отдать предпочтение одному из них, необходимо было бы привлечь какие-то дополнительные соображения . <…>
<…> Рассмотрим, наконец, прагматику знака. К ней относится широкий круг явлений, начиная от экспрессивных элементов значения, которые в разное время или разными авторами назывались Gef ü hlswert , feeling , tone , valeur é motive , семантические ассоциации, ассоциативные признаки, коннотации и т. п., и кончая теми модальными компонентами значения (связанными не с описываемой ситуацией, а с ситуацией общения), которые А. Вежбицка описывала как модальную рамку высказывания, а Ч. Филмор - как пресуппозиции. Все эти признаки обладают тем общим свойством, что характеризуют отношение говорящего или адресата сообщения к описываемой знаком действительности. Однако разные прагматические элементы надо, по-видимому, фиксировать в разных зонах описания знака.
Начнем с семантических ассоциаций, или коннотаций, - тех элементов прагматики, которые отражают связанные со словом культурные представления и традиции, господствующую в данном обществе практику использования соответствующей вещи и многие другие внеязыковые факторы. Они очень капризны, сильно различаются у совпадающих или близких по значению слов разных языков или даже одного и того же языка. Со словом ишак, например, ассоциируется представление о готовности безропотно работать (ср. работает, как ишак; хороший ишачок, Я вам не ишак тянуть за всех (Не стану ишачить за всех )), а со словом осел - его точным синонимом в главном значении - представление об упрямстве и тупости (упрямый или глупый, как осел; Ну и осел же ты; Довольно ослить! и т. п.). У существительного собака есть коннотации тяжелой жизни (собачья жизнь, жить в собачьих условиях ), преданности (смотреть собачьими глазами ) и плохого (Ах ты, собака!, собачья должность ); у существительного пес - холопской преданности (сторожевой пес царизма ) и плохого (песий сын ); у существительного сука - плохого (сучьи дети ); наконец, у существительного кобель - похоти (Когда же ты образумишься, кобелина проклятый? ).
Такие признаки, несмотря на то что они не входят непосредственно в семантику слова, представляют для нее первостепенный интерес, потому что во многих случаях именно на их основе слово регулярно метафоризуется, включается в сравнения, участвует в словообразовании и других языковых процессах. В результате признак, являющийся ассоциативным и прагматическим в одном лексическом значении, выступает в качестве существенного и семантического в другом. Так, например, обстоит дело с глаголами резать и пилить. При всем внешнем сходстве обозначаемых ими действий (вплоть до возвратно-поступательного движения острого инструмента по объекту, которое имеет целью разделение на части всего объекта или его поверхности) с ними связаны совершенно различные коннотации - резкости и боли для глагола резать, и монотонности и нудности для глагола пилить. Свидетельством этого являются их переносные значения: Свет режет глаза, У меня в боку режет, режущая слух какофония в противоположность Вечно она его пилит. Интересно, что в богатейшей номенклатуре типов боли - режущей, колющей, стреляющей, ломающей, тянущей, жгучей, саднящей, ноющей и т. п. - нет боли пилящей. Аналогичным образом лакей и слуга являются близкими синонимами в прямых значениях, но из-за различия в коннотациях резко расходятся в переносных; ср. окружить себя лакеями и подхалимами, но слуга народа.
Коннотации должны записываться в особой прагматической или коннотативной зоне соответствующей словарной статьи и служить опорой при толковании таких переносных значений слова, которые не имеют общих семантических признаков с основными значениями.
Что касается тех прагматических элементов знака, которые были названы модальной рамкой и в которых отражена оценка описываемой ситуации говорящим или слушающим, то они, как это было предусмотрено А. Вежбицкой, должны включаться непосредственно в толкование слова: Даже А действовал = "Другие действовали; А действовал; говорящий не ожидал, что А будет действовать". Целый X (в предложениях типа Он съел целых два арбуза, Ему целых три года, Он принес целых 10 книг) = " X , и говорящий считает, что это много". Только X (в предложениях типа Он съел только два арбуза, Он только капитан, Он принес только 10 книг) = " X , и говорящий считает, что это мало". Как видим, необходимым элементом лексического значения всех этих слов является оценка говорящим вероятности ситуации; она-то и образует в данном случае модальную рамку значения.
Значения других слов имплицитно содержат в себе ссылку не на говорящего или слушающего, а на воспринимающего, наблюдателя - еще одно лицо, тоже постороннее по отношению к непосредственным участникам описываемой ситуации. Сравним, например, словосочетания выйти из чего-л. и выйти из-за чего-л. в их основном пространственном значении. Употребление первого из них совершенно не зависит от положения наблюдателя относительно движущегося предмета. Он может сказать Мальчик вышел из комнаты и в том случае, когда сам находится в комнате, и в том случае, когда находится вне ее (например, в коридоре). Не то со вторым словосочетанием. Мальчик вышел из-за ширмы можно сказать только в том случае, когда воспринимающее лицо само не находится за ширмой и наблюдает не исчезновение, а появление мальчика. Следовательно, в интерпретацию словосочетания выйти из-за чего-л. и других подобных должно быть в какой-то форме включено указание на положение наблюдателя (воспринимающего) относительно движущегося предмета и преграды. Такие указания тоже разумно включать в модальную рамку.
Введение в толкование модальной рамки, конечно, усложняет его, но утрата простоты в данном случае отражает реальную сложность, многослойность объекта.
Различие между семантикой знака и той частью его прагматики, которая хотя и включается в толкование в виде модальной рамки, но представляет собой объект принципиально другой природы, проявляется объективно. Отметим, в частности, что одно и то же смысловое различие порождает совершенно различные семантические отношения между знаками в зависимости от того, входит ли оно в семантику знаков или в их прагматику (модальную рамку). Противопоставление "больше" - "меньше" порождает антонимию, если оно входит в семантику знаков; если же оно входит только в их прагматику (см. выше толкование слов целый и только ), то антонимического отношения не возникает. <…>
Теперь мы можем эксплицировать понятие лексического значения: под лексическим значением слова понимается семантика знака (наивное понятие) и та часть его прагматики, которая включается в модальную рамку толкования. Лексическое значение слова обнаруживается в его толковании, которое представляет собой перевод слова на особый семантический язык. <…>
Библиография
Адамец 1968: П.Адамец. К вопросу о модификациях (модальных трансформациях) со значением необходимости и возможности. – Č eskoslovensk á rusistika . 1968. № 2.
Апресян 1968: Ю.Д.Апресян. Об экспериментальном толковом словаре русского языка. – Вопросы языкознания. 1968. № 5.
Апресян 1969: Ю.Д.Апресян. О языке для описания значений слов. – Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1969. № 5.
Балли 1955: Ш.Балли. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.
Бархударов 1973: Л.С.Бархударов. К вопросу о поверхностной и глубинной структуре предложений. – Вопросы языкознания. 1973. № 3.
Беллерт 1969: I.Bellert. Arguments and predicates in the logico-semantic structure of utterances. - Studies in syntax and semantics. Dordrecht; Holland, 1969.
Бирвиш 1967: M.Bierwisch. Some semantic universals of German adjectivals. - Foundations of language. International journal of language and philosophy. 1967. Vol. 3. № 1.
Богуславский 1970: A.Bogusławski.On semantic primitives and meaningfulness. – “Signs, language and culture”. Mouton. The Hague. 1970.
Брекле 1969: H.E.Brekle. Generative semantics vs. deep syntax. – Studies in syntax and semantics. Dordrecht; Holland, 1969.
Вежбицка 1967 а: A.Wierzbicka. Mind and Body – from the semantic point of view. MIT. March 1967 (мимеогр.).
Вежбицка 1967 б: A.Wierzbicka. Negation - a Study in the Deep Grammar. MIT. March 1967 (мимеогр.).
Вежбицка 1969: A . Wierzbicka . Dociekania semantyczne . Wrocław; Warszawa; Kraków, 1969.
Вейнрейх 1963: U.Weinreich. On the semantic structure of language. – Universals of language. Cambridge (Mass .), 1963.
Гак 1966: В.Г.Гак. Беседы о французском слове (Из сравнительной лексикологии французского и русского языков). М., 1966.
Гак 1971: В.Г.Гак. Семантическая структура слова как компонент семантической структуры высказывания. – Семантическая структура слова. Психолингвистические исследования. М., 1971.
Гак 1972: В.Г.Гак. К проблеме семантической синтагматики. – Проблемы структурной лингвистики 1971. М., 1972.
Жолковский и Мельчук 1967: А.К.Жолковский, И.А.Мельчук. О семантическом синтезе. – Проблемы кибернетики. 1967. Вып.19.
Жолковский и Мельчук 1969: А.К.Жолковский, И.А.Мельчук. К построению действующей модели языка “Смысл ⇔ Текст”. – Машинный перевод и прикладная лингвистика. 1969. Вып. 11.
Золотова 1973: Г.А.Золотова. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М., 1973.
Иорданская 1972: Л.Н.Иорданская. Лексикографическое описание русских выражений, обозначающих физические симптомы чувств. – Машинный перевод и прикладная лингвистика. 1972. Вып. 14.
Клима 1965: E.S.Klima. Current developments in generative grammar. – Kybernetica. 1965. № 2.
Куайн 1953: W.Quine. From a logical point of view. Cambridge (Mass.), 1953.
Куайн 1960: W.Quine. Word and object. N.Y., London, 1960.
Лайонс 1967: J.Lyons. A note on possesive,existential and locative sentences. – Foundations of language. International journal of language and philosophy. 1967. Vol. 3. № 4 .
Лайонс 1968: J.Lyons. An introduction to theoretical linguistics. Cambridge (England), 1968.
Лаков 1968: G.Lakoff. Instrumental adverbs and the concept of deep structure. - Foundations of language. International journal of language and philosophy. 1968. Vol. 4. № 1.
Лэмб 1966: S.Lamb. Stratificational grammar. N.Y., 1966.
МакКоли 1968 б: J.D.McCawley. The role of semantics in a grammar. – Universals in linguistic theory. N.Y., 1968.
Матьо 1968: M.Mathiot. An approach to the cognitive stady of language. – International journal of American linguistics.1968. Vol.34. № 1.
Мельчук 1968: И.А.Мельчук. Строение языковых знаков и возможные формально-смысловые отношения между ними. – Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1968. № 5.
Мельчук 1974а: И.А.Мельчук. Опыт теории лингвистических моделей “Смысл ⇔ Текст”. М., 1974.
Мельчук 1974б: И.А.Мельчук. Об одной лингвистической модели типа “Смысл ⇔ Текст”. – Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1974. № 5.
Мушанов 1964: Ю.А.Мушанов. Зависимость выбора слов от предварительных знаний о предмете (на материале союзов и частиц). – Машинный перевод и прикладная лингвистика. 1964. Вып. 8.
Потье 1965: B.Pottier. La définition sémantique dans les dictionnaires. – Travaux de linguistique et de littérature… 1965. Vol. 3. № 1.
Рассел 1940: B.Russel. An inquiry into meaning and truth. N.Y., 1940.
Рейхенбах 1947: H.Reichenbach. Elements of symbolic logic. N . Y ., 1947.
Тарский 1948: А. Тарский. Введение в логику и методологию дедуктивных наук. М., 1948.
Тарский 1956: A.Tarski. Logic, semantics, metamathematics. Papers from 1923 to 1938. Oxford , 1956.
Толстой 1968: Н.И.Толстой. Некоторые проблемы сравнительной славянской семасиологии. – Славянское языкознание. VI Международный съезд славистов: Доклады советской делегации. М., 1968.
Филмор 1969: Ch.J.Fillmore. Types of lexical information. – Studies in syntax and semantics. Dordrecht; Holland, 1969.
Халлиг и Вартбург 1952: R . Hallig und W . Wartburg . Begriffssystem als Grundlage f ü r die Lexikographie . Berlin, 1952.
Хеллер и Макрис 1967: L.G.Heller, J.Macris. Parametric linguistics. The Hague; Paris, 1967.
Хомский 1956: N.Chomsky. Three models for the description of language. – IRE Transactions on information theory. 1956. IT – 2. № 3.
Хомский 1957: Н.Хомский. Синтаксические структуры. – Новое в лингвистике. М., 1962. Вып. 2.
Хомский 1965: N.Chomsky. Aspects of the theory of syntax. Cambridge (Mass.), 1965.
Черч 1960: А.Черч. Введение в математическую логику. М., 1960.
Шаумян 1971: С.К.Шаумян. Философские вопросы теоретической лингвистики. М., 1971.
Шмелев 1966: Д.Н.Шмелев. Об анализе семантической структуры слова. – Zeichen und System der Sprache . Berlin , 1966. Band 3.
Шмелев 1969: Д.Н.Шмелев. Проблемы семантического анализа лексики (на материале русского языка): Автореф. дисс. … д-ра филол. наук. М., 1969.
Щерба 1940: Л.В.Щерба. Опыт общей теории лексикографии. – Избранные работы по языкознанию и фонетике. М., 1958, том 1.
1 Бор значит, скорее всего, не ‘большой густой хвойный лес’, а ‘сосновый лес, состоящий из больших деревьев’.
Если машина (рубаха или ручка), которую некое лицо А использует по ее прямому назначению (ездит, носит, пишет), ему же и принадлежит, то мы можем говорить о ней как о собственной машине (рубахе или ручке) этого лица.
Значения сформулированы здесь очень приблизительно.
Если пользоваться этим термином, то следует иметь в виду, что между грамматическим и семантическим согласованием имеется существенное различие: слово А, грамматически согласованное с В, заимствует у последнего определенные значения в данном тексте; между тем семантически согласованные друг с другом слова Л и В не приобретают общие смысловые элементы в тексте, а имеют их еще в словаре. Бесспорно, однако, что понятие согласования (повторяемости каких-то элементов языковой информации) может быть обобщено таким образом, что грамматическое и семантическое согласование предстанут как его частные случаи.
Следовало бы добавить, что несовместимость нецелевого значения с формами императива, глаголами со значением попытки и т.п. объясняется именно тем, что в последние входит значение цели; например, императив, или побуждение, - это сообщение о желании говорящего, чтобы адресат выполнил определенное действие, и попытка каузировать его выполнение адресатом.
Названия ролей пишутся с большой буквы, чтобы у читателя не возникало ассоциаций с привычными семантико-синтаксическими понятиями; словоупотребление Ч.Филмора не соответствует ни этимологии слов, ни лингвистической терминологической традиции. В случаях полного соответствия английского и русского предикатов английские примеры иногда заменяются русскими.
Аналогичные наблюдения см. в работах Гак 1966: 256 и сл., Филмор 1969 (см. выше), Золотова 1973.
Для дальнейших выводов существенно, что у всех глаголов со значением положения в пространстве усматривается глубинное значение контакта, которое связывает не субъект и место, а два субъекта.
Рассматривая материал, приведенный в пунктах 1 а 2, мы можем заметить, что в обоих случаях на употребление слова накладываются некие сочетаемостные ограничения, ср. неправильность *рубить лед о камень, *колоть гибкие резиновые тяжи, *горстъ шкафов. Однако в первом случае они семантически мотивированы, вытекают непосредственно из значения слова, а во втором - нет. Заметим далее, что и те и другие могут нарушаться в стилистических целях, ср. Дождь ходит по Цветному бульвару, шастает по цирку.,. внезапно слепнет и теряет уверенность (Ю. Олеша), Вода бормотала под корягой (К. Паустовский) - нарушение семантически мотивированной сочетаемости; Автобус... понесся, сломя голову (А. Эйснер), ...подкатила открытая буланая машина (М. Булгаков) - нарушение семантически немотивированной сочетаемости. Развитая семантическая теория должна предусматривать возможность таких нарушений и уметь предсказывать соответствующие стилистические эффекты. В порядке гипотезы мы бы хотели высказать предположение, что стилистическое нарушение семантически мотивированного правила сочетаемости приводит к метафоре или метонимии, а нарушение чисто сочетаемостного правила - к разного рода юмористическим эффектам.
Дополнительным соображением в данном случае могло бы послужить следующее обстоятельство: семантическое решение плохо согласуется с тем фактом, что в русском языке (да и не только в русском) нет ни одного класса слов, для которого было бы бесспорно справедливо правило зачеркивания повторяющегося значения высокой степени. Характерно как раз другое; если каждое из двух синтаксически связанных слов имеет значение высокой степени, то последнее, так сказать, удваивается, ср. очень глубокое озеро (не просто глубокое, очень глубокое). Таким образом, если бы мы наряду с общим правилом «удвоения повторяющегося значения высокой степени ввели в систему и соответствующее правило зачеркивания, оба правила утратили бы общность, и область действия каждого из них должна была бы определяться многочисленными частными условиями.
СЕМАНТИЧЕСКИЕ ВАЛЕНТНОСТИ СЛОВА
Интересные для теоретической семантики и лексикографии синтаксические свойства слов а - это, в первую очередь, его активные семантические валентности, т. е. те валентности слова, которые присоединяют к нему синтаксически зависимые слова и каждой из которых соответствует переменная в толковании его значения. Говоря менее формально, можно заметить, что семантические валентности вытекают непосредственно из лексического значения слова, характеризуют его как конкретную, отличную от других лексическую единицу. <…>
Поясним понятие семантических валентностей разбором ситуации аренды. А арендует С значит, в первом приближении, что за какое-то вознаграждение D лицо А приобретает у другого лица В право на эксплуатацию недвижимой собственности С в течение времени Т. Следовательно, существенными для ситуации аренды являются следующие «участники», или семантические актанты: субъект аренды (тот, кто арендует), первый объект аренды (то, что арендуют), контрагент (тот, у кого арендуют), второй объект (то, за что арендуют - плата) и срок (то, на сколько арендуют). Эти актанты достаточны и необходимы, т. е. полностью определяют именно ситуацию аренды; любые изменения в их составе или числе привели бы к ее трансформации в какую-то другую ситуацию. Например, устранение представления о сроке, при со-
1 хранении всех других элементов, трансформирует аренду в родственные, но не тождественные ей ситуации купли-продажи; устранение представления о первом объекте дает, с необходимыми изменениями, ситуацию займа; если исключены срок и второй объект, то получается ситуация передачи и т. п. Валентности, которые присоединяют к глаголу арендовать названия пяти перечисленных актантов, и будут семантическими для этого слова: они вытекают непосредственно из его лексического значения.
С другой стороны, ничто в ситуации аренды не требует указания того, по какой причине, где, когда, с какой целью она осуществлялась, хотя в принципе словоформы с причинным, местным, временным и целевым значениями к глаголу арендовать вполне присоединимы: арендовать из-за безземелья охотничьи угодья, арендовать прошлым летом под Москвой садовый участок, арендовать клуб для проведения собрания. В этих и имподобных сочетаниях реализуются, следовательно, не семантические валентности глагола арендовать, а eгo чисто грамматическая способность подчинять другие формы, характерная для него не в большей мере, чем для любого другого слова со значением действия, т. е. свойственная ему не как лексеме, а как представителю определенного грамматического класса. <…>
… Из сказанного следует, что синтаксическая зона словарной статьи должна быть посвящена описанию семантических валентностей слова: они немногочисленны, и поэтому их можно описать непосредственно в словарной статье; они могут выражаться идиоматично, и поэтому их нужно описывать именно при данном слове. <…>
Значения субъекта, объекта, главы, контрагента, содержания, адресата, получателя всегда являются частью значения соответствующего предикатного слова; значения начальной точки, конечной точки, инструмента и средства являются чаще содержанием семантической валентности, чем чисто грамматической зависимости; все остальные значения чаще являются содержанием чисто грамматической зависимости, чем семантической валентности. <…>
Другие книги схожей тематики:
Автор | Книга | Описание | Год | Цена | Тип книги |
---|---|---|---|---|---|
Ю. Д. Апресян | В монографии предлагаются элементы семантического языка для описания смысла слов естественного языка. На этой основе выполнено описание синонимических средств языка (словообразования, регулярной… - Восточная литература, Школа "Языки русской культуры", (формат: 70x90/16, 472 стр.) Язык. Семиотика. Культура | 1995 | 3218 | бумажная книга | |
Апресян Ю.Д. | В монографии предлагаются элементы семантического языка для описания смысла слов естественного языка. На этой основе выполнено описание синонимических средств языка (словообразования, регулярной… - Языки славянских культур, (формат: 70x90/16, 472 стр.) - | 1995 | 3218 | бумажная книга | |
Ю. Д. Апресян | Избранные труды. Том I. Лексическая семантика. Синонимические средства языка | В монографии предлагаются элементы семантического языка для описания смысла слов естественного языка. На этой основе выполнено описание синонимических средств языка (словообразования, регулярной… - Языки Славянской Культуры, электронная книга | 1995 | 320 | электронная книга |
Ю. Д. Апресян | Избранные труды. Том 1. Лексическая семантика. Синонимические средства языка | В монографии предлагаются элементы семантического языка для описания смысла слов естественного языка. На этой основе выполнено описание синонимических средств языка (словообразования, регулярной… - Восточная литература, (формат: 70x90/16, 472 стр.) English for Fun | 1995 | 4163 | бумажная книга |
См. также в других словарях:
В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Апресян. Юрий Дереникович Апресян … Википедия
Семантика - (от греч. σημαντικός обозначающий) 1) всё содержание, информация, передаваемые языком или какой либо его единицей (словом, грамматической формой слова, словосочетанием, предложением); 2) раздел языкознания, изучающий это содержание, информацию; …
Юрий Дереникович Апресян (род. в 1930) российский лингвист, академик РАН (1992), профессор (1991), доктор филологических наук. Труды в области лексической семантики, синтаксиса, русской и английской лексикографии, истории лингвистики, машинного… … Википедия
- (род. в 1930) российский лингвист, академик РАН (1992), профессор (1991), доктор филологических наук. Труды в области лексической семантики, синтаксиса, русской и английской лексикографии, истории лингвистики, машинного перевода и др. Один из… … Википедия
языковая картина мира - Внутренняя форма языка (Куликова И.С., Салмина Д.В., 2002). В свою очередь, внутренняя форма языка трактуется как специфический для каждого языка способ отражения и представления в языке действительности, языковое мировидение (В. Гумбольдт). В… … Словарь лингвистических терминов Т.В. Жеребило
Лексикология - (от греч. λεξικός относящийся к слову и λόγος учение) раздел языкознания, изучающий словарный состав, лексику языка. Предметом изучения лексикологии являются следующие аспекты словарного состава языка: проблема слова как основной единицы языка … Лингвистический энциклопедический словарь
Система языковая - (от греч. σύστημα целое, составленное из частей; соединение) множество языковых элементов любого естественного языка, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которое образует определённое единство и целостность. Каждый компонент С. я.… … Лингвистический энциклопедический словарь